Романов, Пётр Ильич

Пётр Ильич Романов
Дата рождения	21 февраля 1919(1919-02-21)
Место рождения	с. Панское, Тульская область
Дата смерти	9 февраля 1945(1945-02-09) (25 лет)
Место смерти	у высоты 70,9 близ посёлка Койенен, Восточная Пруссия, Великогерманская империя
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Звание	капитан
Часть	140-й стрелковый полк 182-я стрелковая Дновская дивизия 90-го стрелкового корпуса 43-й армии
Командовал	1-м стрелковым батальоном
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Пётр Ильи́ч Рома́нов (21 февраля 1919 — 9 февраля 1945) — командир стрелкового батальона, капитан, Герой Советского Союза.

Биография

Пётр Ильич Романов родился 21 февраля 1919 года в селе Панское ныне Алексинского района Тульской области. Мать Романова Александра Игнатьевна. Русский. Член ВКП(б). В Красной Армии с 24 ноября 1939 года.

Участие в Великой Отечественной войне

В Великой Отечественной войне участвовал с 28 июня 1941 года. Контужен 4 июля 1941 года под городом Остров Псковской области. Командир 1-го стрелкового батальона 140-го стрелкового полка 182-й стрелковой Дновской дивизии.

Обстоятельства гибели Романова и бои за высоту 70,9

Во время Восточно-Прусской операции 182-я стрелковая дивизия, в которой служил капитан П. И. Романов, 7 февраля 1945 года была выведена из района посёлка Побетен (ныне посёлок Романово Зеленоградского района Калининградской области) на деблокаду окружённой немецкими войсками 91-й гвардейской стрелковой дивизии (командир полковник В. И. Кожанов) в районе Гермау—Тиренберг. Совершив 14-километровый марш, 182-я стрелковая дивизия сосредоточилась в окрестностях посёлка Койенен. Ареной ожесточенных боёв стала высота 70,9 (на немецких картах 71,0), занимавшая весьма выгодное положение, позволявшее полностью контролировать дорогу Куменен-Гермау, по которой из леса Лангервальд стали выходить окружённые полки 91-й гвардейской стрелковой дивизии. При этом 232-й стрелковый полк (подполковник Кузнецов) данной дивизии был придан войскам, атакующим под Ариссау, а 140-й (гвардии подполковник Владимир Иванович Родионов), 171-й (подполковник Дёмин) стрелковые и 625-й (майор Василий Сергеевич Ермолин) артиллерийский полки предназначались для захвата и удержания высоты 70,9 до выхода окруженцев.

7 февраля авангардные части в составе взвода разведки штабной батареи 625-го артиллерийского полка лейтенанта Юрия Исаенко, 108-й отдельной разведроты гвардии лейтенанта Алексея Фомичёва и роты автоматчиков 140-го стрелкового полка гвардии капитана Измаила Гисматулина, захватили посёлок и железнодорожную платформу Койенен. В скором времени авангард вышел к высоте 70,9, выбив оттуда немецкие заслоны 95-й пехотной дивизии и закрепившись на ней. Часть орудий 625-го артиллерийского полка и 14-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона в южных и юго-восточных окрестностях высоты были поставлены на прямую наводку.

Немецкие попытки выбить подразделения Красной армии с означенной высоты начались 8 февраля. В 11.00 после сильного артиллерийско-миномётного обстрела, с двумя самоходными орудиями StuG III из 232-й бригады штурмовых орудий (Sturmgeschutz-Brigade 232) и до 60 человек пехоты, немцы перешли в наступление. Приблизившись на расстояние примерно 300 метров до орудийных батарей оборонявшихся, получили от последних огневой удар. В результате одно самоходное орудие было подбито расчётом сержанта Дмитрия Колосова. Огнём сопутствующих подразделений было убито до 20 немцев. Первая атака была отбита. Вторая атака началась в 14.00 гораздо большими силами. На этот раз в наступление были брошены уже 4 самоходки указанной бригады и до 160 человек пехоты. При этом огню некоторых орудий мешали беспрерывным огнём немецкие автоматчики, засевшие в небольшой лощине на расстоянии 50 метров от ближайших орудий. Тем не менее, ещё одну немецкую самоходку удалось подбить и немного рассеять пехотинцев. Из подбитого самоходного орудия начал выскакивать экипаж, но наводчик одного из орудий младший сержант Иван Бородин не растерялся и расстрелял их из своего автомата. Однако же немцы провели перегруппировку (в атаку включились ещё три самоходки) и ударили всеми силами во фланг оборонявшимся. На этот раз чаша весов склонилась на сторону немцев. Поднявшиеся на гребень высотки самоходные орудия начали методично выбивать орудийные расчёты. Однако же ценой своей жизни артиллеристы уничтожили ещё одну самоходку. Погибли три командира орудий: ефрейтор Пётр Бабенков, сержант Джумакул Диканов и упоминавшийся уже сержант Дмитрий Колосов.

После разгрома артбатарей пехотные подразделения начали отходить с высоты. Отход прикрывал взвод 120-мм миномётов лейтенанта Ивана Родина, отрезавший пехоту от самоходок и наносивший чувствительные удары по противнику. Серьёзные потери несла пехота и офицерский состав. На высоте погибли командир пулемётного взвода старший лейтенант Андрей Городенко, командир огневого взвода лейтенант Захар Сокол, переводчик штаба полка лейтенант Лейзер Брегман, командир роты автоматчиков капитан Измаил Гисматулин, командир пулемётной роты старший лейтенант Александр Жигарь, старший адъютант батальона старший лейтенант Яков Краснопёров. По документам о потерях большинство солдат и офицеров записаны с формулировкой «остался на поле боя в районе Койенен».

На высоте осталась лишь горстка бойцов (примерно 10 человек) во главе с капитаном Романовым, который уже получил тяжёлые ранения. Бой шёл в тесном огневом соприкосновении, немецкая пехота подошла на расстояние броска гранаты. В условиях, когда немцы ворвались на высоту и у обороняющихся закончились патроны и гранаты, Романов принял единственно верное решение, позволявшее уничтожить прорвавшегося противника — вызвать на себя огонь дивизионной артиллерии. Артиллерийский удар пришёлся по позициям остатка батальона, когда они уже фактически были взяты немцами. 19 апреля 1945 года Петру Ильичу Романову было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Однако же погибли не все, кто попал под удар собственной артиллерии. Например, рядовой Иван Сысоев, находившийся рядом с капитаном Романовым, хоть и был ранен, но смог выйти в расположение своих войск. За мужество и отвагу он был награждён орденом Отечественной войны I степени. В боях на высоте 70,9 имелись многочисленные факты проявлений мужества и отваги при действиях порой в критических ситуациях. Полковой инженер капитан Александр Гончаров совместно с приданными ему сапёрами обеспечил защиту НП 140-го стрелкового полка. Когда прорвавшиеся немецкие самоходки начали обстреливать НП, он взялся за пулемёт и начал отсекать пехоту от самоходных орудий. Находившиеся на НП офицеры были спешно эвакуированы, но капитан Гончаров получил тяжёлое ранение и был вынесен в тыл только глубоко вечером, где 9 февраля скончался. Командир санитарного взвода лейтенант медицинской службы Самсон Рубинов, невзирая на огневое воздействие немцев, сумел вывезти на полковой медпункт около 100 раненых бойцов, чем несомненно сохранил им жизнь. Число убитых 8 февраля рядовых и сержантов составило примерно 37 человек, и, если бы не умелые действия лейтенанта Рубинова, их количество могло бы вырасти в разы. Сержант медслужбы Сергей Моргасов, помимо своих основных обязанностей (вытащил с поля боя 15 человек и 8 сделал перевязку), исполнял обязанности наводчика на одном из орудий, где уже имелись потери в расчёте. Под огнём врага приходилось «лечить» и матчасть. Орудийный мастер 5-й батареи 625-го артиллерийского полка сержант Виктор Яковлев во время первой атаки восстановил повреждённую ручку замка, которая не давала возможности открывания. Во время второй атаки исправил заклинение замка на одном из орудий и тут же встал за него заряжающим, поскольку к этому времени на этом орудии действовал один лишь наводчик.

Во время немецких атак немаловажное значение имело и обеспечение связью между командирами и конечными подразделениями. Начальник радиостанции сержант Пётр Глушенков (9-й отдельный батальон связи 182-й стрелковой дивизии), находясь в расположении 171-го стрелкового полка, в течение двух суток обеспечивал связь со штабом дивизии. Традиционная для того времени проводная телефонная связь вследствие обстрелов очень часто нарушалась. И для восстановления управления в звене «полк-батальон-рота» или «полк-дивизион-батарея» приходилось прикладывать все усилия телефонистов. Командир отделения связи 625-го артиллерийского полка сержант Александр Чебелев за день восстановил около 60 порывов телефонного провода. Телефонистка рядовая Елизавета Фёдорова ликвидировала около 100 повреждений, помимо это, когда после второй немецкой атаки сложилось критическое положение, выполняла обязанности подносчика снарядов на одном из орудий. Также выполнила перевязку трём тяжелораненым бойцам. В результате взрыва снаряда получила контузию, упала в воронку и пролежала там до темноты, позволившей ей пробраться в свою часть. К вечеру 8 февраля 1945 года высота 70,9 полностью перешла под контроль немцев.

Вопрос о месте погребения

Долгое время в калининградской краеведческой литературе и в публикациях советского периода о капитане П. И. Романове каноническим местом его гибели считались окрестности одноимённого посёлка Романово (бывший Побетен). Во многом эта точка зрения поддерживается вплоть до нынешних дней. Вопрос о его настоящем захоронении до сих пор остаётся открытым, так как тело П. И. Романова и трупы бойцов и офицеров его батальона, разбросанные на высоте после артиллерийского обстрела, остались на территории, занятой немцами. По всей видимости, после боя все трупы были собраны похоронными подразделениями немцев и захоронены в санитарном погребении где-то в окрестностях высоты 70,9 (например, это могут быть воронки, которые на высоте были повсюду). Высота оставалась занятой немцами два месяца, вплоть до середины апреля 1945 года, потому определить настоящее место погребения П. И. Романова и бойцов его батальона достаточно сложно.

Воспоминания

Именем капитана П. И. Романова назван город Побеттен. Здесь сражался до последней капли крови Пётр Ильич Романов, командир батальона 182-й стрелковой дивизии.

— Дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Василевский А.М. Дело всей жизни. - М: Политиздат, 1975.- С.513.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• орден Ленина;
• орден Отечественной войны 1 степени;
• орден Отечественной войны 2 степени;
• орден Красной Звезды.
• Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 25 июля 1947 года Побетен переименован в честь Петра Ильича Романова.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Романов Пётр Ильич // Дриго С. В. За подвигом — подвиг. Калининград, 1984.
• Строкин В. Н. Подвиг офицера Романова // Строкин В. Н. Памятники ратного прошлого. — Калининград, 1995.
• Евсеев М. Последний бой капитана Романова // Волна [Зеленоградск]. — 1995.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=18535 Романов, Пётр Ильич]. Сайт «Герои Страны».

• [forum.kenig.org/download/file.php?id=35718&mode=view Фото капитана Романова].
• [worldwars.kaliningrad.nnrf.ru/cont/333/226/225/220/rus.shtm Фото памятника П. И. Романову].

Отрывок, характеризующий Романов, Пётр Ильич

– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.