Руа, Карлос
Поделись знанием:
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
(перенаправлено с «Руа Флорес, Карлос Андрес»)
 Карлос Руа
| ||
| ||
| Общая информация | ||
| Полное имя | Карлос Андрес Руа Флорес | |
| Родился | ||
| Гражданство | ||
| Рост | 175 см | |
| Вес | 70 кг | |
| Позиция | полузащитник | |
| Информация о клубе | ||
| Клуб |  Кортулуа
| |
| Карьера | ||
| Клубная карьера* | ||
| Талео
| ||
| ?—2011 | Галлегол
| |
| 2011—2012 |  Спартак (Юрмала)
|
29 (6) |
| 2012 | →  Салют (Белгород)
|
13 (0) |
| 2013—2013 | Спартак-Нальчик
|
32 (5) |
| 2014 | Льянерос
|
24 (4) |
| 2016—н.в. | Кортулуа
|
0 (0) |
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов, откорректировано по состоянию на 7 февраля 2016.
| ||
Ка́рлос Андре́с Ру́а Фло́рес (исп. Carlos Andrés Rúa Flores; 21 мая 1992, Барранкилья) — колумбийский футболист, полузащитник клуба «Кортулуа».
Биография
Футболом Карлос Руа занимался с 6 лет, а свою футбольную карьеру он начинал в клубах «Талео» и «Галлегол»[1]. В июле 2011 года Карлос Руа присоединился к юрмальскому «Спартаку», с которым в этом же году завоевал путёвку в Высшую лигу Латвии[2].
В начале 2012 года он побывал на просмотре в польском клубе «Лехия» из Гданьска[3], но в итоге вернулся обратно в «Спартак».
Летом 2012 года Карлос Руа вместе с одноклубниками Давидом Кортесом и Хайро Москерой отправились на просмотр в белгородский «Салют»[4], в котором Карлос Руа остался до конца года на правах аренды[5].
В январе 2013 года Карлос Руа подписал контракт с клубом «Спартак-Нальчик»[6].
Напишите отзыв о статье "Руа, Карлос"
Примечания
- ↑ [spartak-nalchik.com/main/index.php?option=com_content&view=article&id=1294:-l-r&catid=8:2011-08-27-20-36-26&Itemid=162 Карлос Руа: «Переезд в Россию, я считаю шагом вперед в моей карьере»]. spartak-nalchik.com (17 января 2013). Проверено 17 января 2013.
- ↑ Jānis Pārums. [sportacentrs.com/futbols/lmt_virsliga/13112011-spartaks_uzvar_ari_jurmala_un_nodrosina_v "Spartaks" uzvar arī Jūrmalā un nodrošina vietu Virslīgā] (латыш.). sportacentrs.com (13 ноября 2011). Проверено 17 января 2013. [www.webcitation.org/6E1m980EW Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ [lechia.gda.pl/news/19146/ Carlos Andrès Rua Flores trenuje z Lechią] (польск.). lechia.gda.pl (28 февраля 2012). Проверено 17 января 2013. [www.webcitation.org/6E1mCrlGf Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ Edmunds Novickis. [sportacentrs.com/futbols/lmt_virsliga/02072012-spartaka_direktors_moskera_rua_un_kortess "Spartaka" direktors: "Rua, Moskera, Kortess ir prom, vietā nāks citi"] (латыш.). sportacentrs.com (2 июля 2012). Проверено 17 января 2013. [www.webcitation.org/6E1mDfKqi Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ Edmunds Novickis. [sportacentrs.com/futbols/legionari/16072012-o_laizans_debite_ar_gutiem_vartiem Krievijas 1. divīzija: Zjuzins iesit, O.Laizāns debitē] (латыш.). sportacentrs.com (16 июля 2012). Проверено 17 января 2013. [www.webcitation.org/6E1mGdRtX Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ [spartak-nalchik.com/main/index.php?option=com_content&view=article&id=1279:l-r-&catid=1:clubnews&Itemid=179 «Спартак-Нальчик» сделал первое приобретение в этом году]. spartak-nalchik.com (13 января 2013). Проверено 17 января 2013. [www.webcitation.org/6E1mJPTfR Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
Ссылки
- [int.soccerway.com/players/carlos-andres-rua-flores/200633 Профиль на сайте soccerway.com] (англ.)
- [www.transfermarkt.com/carlos-rua/profil/spieler/220806 Профиль на сайте transfermarkt.com] (англ.)
- [www.sports.ru/tags/140924272/ Профиль] на сайте Sports.ru
 |
Это заготовка статьи о футболисте Колумбии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Руа, Карлос
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
