Иван Иванович Салтык Травин

Иван Иванович Салтык Травин — русский воевода, сын Ивана Семёновича Травина.

Биография

Он вёл свою родословную от смоленских князей (отрасль удельных князей Фоминских). Прадед воеводы, Иван Собака, сын князя Фёдора Константиновича Фоминского (Красного), был боярином при двух московских князьях, Дмитрии Донском и Василии I. Он прославился строительством белокаменного Кремля в Москве в 1367 году. Дед, Семён Иванович Трава, тоже имел боярский чин. Однако его сыновья, в том числе и отец Салтыка-Травина, уже числились в «детях боярских», были «государевыми служилыми», профессиональными военными. Приходился двоюродным братом боярину Тимофею Григорьевичу Скрябе Травину, сыновья которого, Щавей (Иван), Осип, Григорий и Фёдор, носили уже фамилию Скрябины.

Впрочем, Иван Салтык-Травин сохранил часть родовых вотчинных владений, имел своих «служилых людей», «прикащиков», «страдных людей», был связан с верхушкой московского боярства (например, с боярином Василием Борисовичем Тучко Морозовым и его братом Иваном, дворецким великого князя Михаилом Яковлевичем Русалкой Морозовым), хотя сам боярского чина не получил. Он имел опыт вождения «судовой рати». В 1469 году Иван Салтык-Травин упоминается в списке «детей боярских», ходивших походом на Вятку, а позднее «судовой воевода Иван Иванович Салтыков Травин» сам возглавляет большие походы. Около 1483 года оказался замешан в деле Василия Борисовича Тучка Морозова, из-за чего был в числе других помещён в Великий Новгород, а его послужильцы были распущены, но опала с него была снята. По указу великого князя 8 апреля 1483 года в Водской пятине Великого Новгорода (согласно переписным книгам Дмитрия Китаева) были помещены служилые люди московских княжеских и боярских дворов : "... 8-е Белосельские, Одинцовы, Рындины, Чернышовы, Савлуковы, Колокольцовы, Савины, Мещениновы - те Салтыковские послужильцы Травина; в те поры восмь семей двора ево испомещены....". Примечательно, что даже представители княжеской фамилии - Белосельские состояли тогда "держальниками" И. И. Салтыка-Травина. В конце 1483 года отправлен великим князем вместе с Ф. С. Курбским-Чёрным на вогуличей и югру. Предчувствуя опасность, он пишет духовную грамоту (1483), в коей распределяет между родичами свои движимое и недвижимое имущество, однако, опасения не оправдались и после возвращения из похода у него родился сын Иван. До опалы он и его родичи числились землевладельцами Дмитровского уезда, но все представители фамилии лишаются своих поместий около Москвы и перемещаются в глухие деревни на окраинах. Видимо, подобным способом власти решали проблему политического спокойствия. В 1489 году Салтык-Травин И.И. был первым воеводой «судовой рати» в походе на Вятку. Все его потомки носили родовое прозвание Травины.

Литература

• Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М.: Наука, 1969. — 584 с. — 4500 экз.
• Зимин А. А.. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. — М.: Наука, 1988. — 350 с. — 16 000 экз. — ISBN 5-02-009407-2.
• Саракаев М.О. Галичская шляхта: учебное пособие (справочный материал). — М.: Компания Спутник, 2005. — С. 101—103. — ISBN 5-93406-943-8.
• Памятники истории русского служилого сословия/Составитель А.В.Антонов.М.2011,с.459
• АСЭИ. М. 1952,том 1, сс.681(список холопов И.И.Салтыка-Травина);379(текст духовной грамоты И.И.Салтыка-Травина).

Ссылки

• [subscribe.ru/archive/history.legends945/200602/05024005.html Князь Фёдор Курбский — Легенды и Были]
• Русская историческая библиотека(далее -РИБ).СПб.1908,том 22,сс.29-31

Отрывок, характеризующий Иван Иванович Салтык Травин

«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.