Самульнори
Поделись знанием:
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Самульнори́ (кор. 사물놀이?, 四物놀이?</span>, правильнее самуллори) — корейское представление в традиционном стиле, игра на национальных ударных инструментах.
Содержание
История
Жанр самульнори был создан одноименной группой, основанной южнокорейским музыкантом Ким Док Су в 1978 году.[1] В основу музыки этой группы были положены давние традиции корейской крестьянской музыки нонъак (농악), исполнявшейся во время деревенских праздников, отправления религиозных обрядов и работы в поле.
Инструменты
Корейские слова «са» (사; 四) и «муль» (물; 物) переводятся, как «четыре инструмента», а «нори» (кор. 놀이) означает «игру», «представление».
- Чангу (кор. 장구), олицетворяющий дождь — инструмент, фундаментальный для корейской традиционной музыки. Природа чангу позволяет произвести самые разнообразные сложные ритмы, и поэтому в Корее этот барабан признан основным аккомпанирующим и солирующим ударным инструментом. Корпус, напоминающий по форме песочные часы, обтянут с двух сторон кожей, обычно оленьей. Два преобладающих тона чанго — это «гун-пхюн», который представляет мужчину (или ян), звучит глубоко, и «юль-пхюн» представляет женщину (или инь), звучит звонко и отрывисто. Историки утверждают, что отдалённым предком этого барабана является индийский инструмент «идакка», который после появился в Китае, и наконец в Когурё ("ёго"). Примечательно, что в Японии также есть похожий инструмент.
- Пук (кор. 북) — басовый барабан с двумя одинаковыми сторонами, около 60 см. в диаметре, олицетворяет тучи. Поддерживает основной ритм композиции, за исключением солирующих партий. В прошлом пук, один из древнейших народных инструментов, был задействован во всех жанрах корейской музыки (обычно установлен на деревянной стойке, но в самульнори держится на ноге). Звук низкий, плотный. При игре на нём используется палка из тяжёлой древесины.
- Кквэнгвари (кор. 꽹과리) — очень важный инструмент в самульнори, т. к. он отличается ярким, звонким серебристым звуком, и является подобием дирижёра в оркестре, подает сигналы и тянет за собой остальные инструменты из одного ритма в другой. Олицетворяет молнию. Кквэнгвари — это маленький гонг, сделанный из меди и железа, с добавлением благородных металлов для более красивого звучания. Диаметр около 20 см., ширина 3-3,5 см., толщина 1-2 мм. Кквэнгвари делится на две категории: «ам-кквэнгвари» («женский» или «инь») отличается от «су-кквэнгвари» («мужской» или «ян») более высоким звуком. Практически во всех композициях Самульнори есть т. н. «перекличка» — соло двух Кенгари, построенное на импровизации, когда один из них словно задаёт вопрос, а другой отвечает почти так же, но при этом усложняя ход. Существует две версии относительно происхождения кквэнгвари — в одной говорится, что этот инструмент появился в Корее в течение периода Силла, а в другой — что он был изобретён в Китае, и занесён в Корею в период правления династии Мин.
- Чин (кор. 징), олицетворяет ветер, и действительно, по звуку, глубокому и протяжному, напоминает ветер. Своим очень длительным звучанием (до 10 секунд после удара) он создает гармонию в Самульнори. Чин первоначально использовался в военной музыке. В настоящее время он широко используется в разнообразной корейской традиционной музыке, включая оркестровую музыку для королевских процессий, жанр нонъак, шаманские обряды и буддийские церемонии. При игре на нём используется палка с набалдашником, обернутым в плотную ткань или замшу. В гонге сверху имеется два небольших отверстия, сквозь которые пропускается верёвка. Этой верёвкой чин прикрепляется к стойке (обычно из бамбука), а при танце чин снимается со стойки и музыкант держит инструмент за верёвку. Чин сделан из меди и имеет диаметр около 36 сантиметров, ширину приблизительно 10 сантиметров, толщину около 3 миллиметров. В летописях имеется упоминание о том, что чин попал в Корею в период Корё из Китая. Однако, некоторые факты указывают на то, что он имеет более древнее происхождение.
Напишите отзыв о статье "Самульнори"
Примечания
- ↑ Nathan Hesselink. [www.gugak.go.kr/download/data/dict_201011241951492.PDF Pungmul and Samulnori].
Ссылки
- www.lifeinkorea.com/culture/samul/samul.cfm
- changgo.narod.ru/
- [www.youtube.com/watch?v=qNBcuU4brnI Видеоотрывок] с YouTube.com
|
Это заготовка статьи о музыке. Вы можете помочь проекту, дополнив её. Это примечание по возможности следует заменить более точным. |
Отрывок, характеризующий Самульнори
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
