Случаи

Случаи — авторский сборник рассказов и сцен Даниила Хармса (1905—1942), включающий 31 произведение 1930-х годов. Сборник посвящён жене писателя, Марине Малич. Как и большая часть «взрослого» творчества Хармса, сборник при его жизни не издавался.

История создания

Несмотря на то, что к середине 1930-х годов возможность публиковать свои произведения для Хармса практически исчезла, он продолжал много работать. Согласно составленному им для себя расписанию, он должен был писать в день не менее 10 строк стихов и одной тетрадочной страницы прозы. В это время Хармс начал работу над единственным своим авторским сборником, составляя его из ранее написанных произведений и создавая новые. Согласно его собственным записям, работа над ним происходила в 1933—1938 годы, однако по мнению литературоведа В. И. Глоцера к циклу следует отнести и некоторые более поздние рассказы.

Сборник был переписан автором начисто в отдельную тетрадь и снабжён оглавлением. Заглавие каждого рассказа красиво выписано ручкой и цветными карандашами. По наблюдению В. И. Глоцера записи начиная с № 27 были сделаны позже остальных. Первый рассказ цикла, «Голубая тетрадь, № 10» перенесён из тетради с плотной картонной обложкой, обтянутой голубым муаром, в которой он имел № 10. В «Голубой тетради» этот текст имел пометку «Против Канта».

Содержание

Список ниже приведён на основании «Оглавления» из статьи В. И. Глоцера (1989). В Полном собрании сочинений В. Н. Сажина (1997) в сборник не включён № 4 «Происшествие на улице» и, соответственно, дальнейшая нумерация на единицу меньше.

№	Название	Датировка	Примечания
1	Голубая тетрадь, № 10	6 января 1937
2	Случаи	22 августа 1936
3	Вываливающиеся старухи	1936-1937
4	Происшествие на улице
5	Сонет	12 ноября 1935
6	Петров и Камаров	Б. Д.
7	Оптический обман	1934
8	Пушкин и Гоголь	1934
9	Столяр Кушаков	1935
10	Сундук	30 января 1937
11	Случай с Петраковым	21 августа 1936
12	История дерущихся	15 марта 1936
13	Сон	22 августа 1936
14	Математик и Андрей Семёнович	11 апреля 1933
15	Молодой человек, удививший сторожа	Б. Д.
16	Четыре иллюстрации	13 апреля 1933 года
17	Потери	Б. Д.
18	Макаров и Петерсен № 3	Б. Д.
19	Суд Линча	Б. Д.
20	Встреча
21	Неудачный спектакль	1934
22	Тюк!	1933
23	Что теперь продают в магазинах	19 августа 1936
24	Машкин убил Кошкина	Б. Д.
25	Сон дразнит человека	1936-1938
26	Охотники	1933
27	Исторический эпизод	1939 год	В. Н. Петрову
28	Федя Давидович	10 февраля 1939 года
29	Анегдоты из жизни Пушкина	1939
30	Начало очень хорошего летнего дня	1939	Симфония
31	Пакин и Ракукин	1939

Интерпретации

В целом

Исследователь творчества Хармса В. Н. Сажин отмечает, что начиная со стихотворения «Случай на железной дороге» 1926 года слово «Случай» регулярно появляется в качестве заглавия произаических и стихотворных текстов писателя. По мнению литературоведа, пристрастие Хармса к этой смысловой конструкции объясняется его его оккультными воззрениями, основанных на книге «Tertium organum. Ключ к загадкам мира» русского философа П. Д. Успенского (1878—1947).

Согласно участнику ОБЭРИУ Я. C. Друскину (1901—1980), в «Случаях» Хармс исследует происхождение зла в человеке, обнажая и высмеивая ограниченность и тупость. Друскин выделяет три основные темы в этих рассказах — «жизнь в чуде, обнажение некоторых лицемерно скрываемых сторон жизни и тема недочеловека», которые своим переплетением образуют новый литературный жанр на стыке дневниковых записей, философских размышлений, рассказа и стихотворения. По мнению Друскина, не следует полагать, что Хармс проявлял свои собственные черты характера в тех случаях, когда повествование ведётся от первого лица.

Литература

Издания

• Kharms, Daniil. Incidences / Ed. and trans. by Neil Cornwell. — Serpent's Tail, 1993. — vii + 227 p.
• Д. Хармс. Полное собрание сочинений / Сост., подготовка текста и примечания В. Н. Сажина. — СПб., 1997. — Т. II. — 504 с. — ISBN 5-7331-0059-1.

исследования

на английском языке

• Cornwell N. [www.jstor.org/stable/3733629 The Rudiments of Daniil Kharms: In Further Pursuit of the Red-Haired Man] // The Modern Language Review. — 1998. — Vol. 93, № 1. — P. 133-145.</span>
• Wanner A. [www.jstor.org/stable/3086364 Russian Minimalist Prose: Generic Antecedents to Daniil Kharms's "Sluchai"] // The Slavic and East European Journal. — 2001. — Vol. 45, № 3. — P. 451-472.</span>

на немецком языке

• Göbler F. [www.jstor.org/stable/24002827 Daniil Charms' „Slučai“ (Fälle) und die russischen Volksmärchen] // Zeitschrift für Slavische Philologie. — 1995. — № 1. — P. 27-52.</span>

на русском языке

• Глоцер В. И. Хармс собирает книгу // Русская литература. — 1989. — № 1. — С. 206-212.</span>
• Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. — СПб.: Академический проект, 1995. — 471 с. — (Современная западная русистика). — ISBN 5-7331-0050-8.
• Кобринский А. А. Даниил Хармс. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 508 с. — (ЖЗЛ). — ISBN 5-235-03118-0.
• Обухов Е., Горбушин С. Удивить сторожа. Перечитывая Хармса. — М.: ИКАР. — 184 с. — ISBN 978-5-7974-0288-6.
• Шубинский В. И. Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру. — СПб.: Вита Нова, 2008. — 560 с. — ISBN 978-5-93898-190-4.
• Ямпольский М. Б. Беспамятство как исток (Читая Хармса). — М.: Новое литературное обозрение, 1998. — 384 с. — ISBN 5-86793-032-7.

Отрывок, характеризующий Случаи

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.