Смоленская замятня

Смоленское восстание 1440—1442 годов, известное также как «Великая замятня» — восстание смоляне против власти Великого княжества Литовского.

Причины

Смоленск находился в составе Великого княжества Литовского с 1404 года, когда был осаждён и захвачен великим князем литовским Витовтом. Последующие десятилетия были характеризованы ростом податей, феодальным гнётом, разорением и голодом. Среди «чёрных людей», к которым относили ремесленников и крестьян, зрело недовольство и протестное настроение. Непосредственным поводом к открытому восстанию послужили события в самой Литве.

В апреле 1440 года в Троках заговорщиками был убит великий князь литовский Сигизмунд Кейстутович. В результате этого события политическая ситуация в Великом княжестве Литовском стала очень нестабильной. Двенадцатилетний преемник Сигизмунда Казимир IV в силу несовершеннолетия обладал слабой политической властью и ряд русских земель пытался добиться независимости от Вильны.

Ход восстания

Внешние изображения
	[historyatlas.narod.ru/east_eur1462.gif Политическая карта Руси в первой половине XV века]

После того как смоленский наместник пан Андрей Сакович попытался заставить горожан присягнуть на верность Казимиру, в центре города собралось большое количество смолян, вооружённых луками, стрелами, косами и топорами. Горожан поддержали крестьяне из ближайших селений. Местная знать предпочла сохранить лояльность Вильне, из-за чего между восставшими и сторонниками Саковича произошло вооружённое столкновение у Борисоглебского монастыря. Боярская и дворянская конница и отряд наместника «избиша много черных людей до смерти, а иные ранены живы остались, и побегоша от пана Андрея». Однако урон понесло и войско Саковича, который с частью бояр, дворян и остатками своего отряда ночью покинул город. Власть перешла к народному вече.

Над захваченным восставшими маршалком Петрыкой был устроен суд, после чего он был утоплен в Днепре. Через некоторое время к городу вновь подступило войско литовцев и их сторонников. На требование пустить официальные власти в город последовал решительный отказ. Город был окружён и атакован со всех сторон. Смоляне обратились за помощью к мстиславскому князю Юрию, опытному полководцу, который также объявил свои владения независимыми. Юрий согласился стать смоленским князем и нанёс осадному войску поражение.

После этого Литва стала готовить крупномасштабный поход против Смоленска. Юрий срочно выехал в Москву, пытаясь убедить Василия II направить свои войска на защиту Смоленска. Однако Московская Русь сама находилась в этот период в состоянии междоусобной войны и Василий II не смог оказать ему военной помощи.

Весной 1441 года на Смоленск было послано польско-литовское войско. Это войско простояло три недели под городом, согласно летописи «посады и церкви и монастыри пожьгоша, а люди много множества посекоша, а живых в полон поведоша». Однако и на сей раз взять город не удалось и осадное войско было вынуждено двинуться восвояси. Осенью того же года Литва собрала ещё большее войско, во главе которого юный великий князь Казимир лично отправился под Смоленск. Узнав о приближении литовской армии, князь Юрий вместе с женой бежал в Великий Новгород. Смоленск был взят штурмом, а власть Литвы над смоленскими землями была восстановлена до 1514 года, когда Василий III взял город и присоединил его к Русскому государству.

Отражение в культуре

События 1440—1442 годов положены в основу поэмы Николая Рыленкова «Великая замятня».

См. также

• Мозырское восстание
• Могилёвское восстание
• Витебское восстание

Литература

• Кондрашенков А. А. История Смоленской земли с древнейших времен до середины XVII века. — Смоленск, 1982. — 124 с.
• Полехов С. В. [www.academia.edu/7747299/С.В._Полехов_Смоленское_восстание_1440_года_Исторический_вестник._Т._7_154_Литва_Русь_и_Польша_XIII_XVI_вв._М._2014 Смоленское восстание 1440 года] // Исторический вестник. — Т. 7 (154): Литва, Русь и Польша XIII–XVI вв. — М., 2014. — С. 160—197.
• Широкорад А. Б. Глава 8. Гибель Смоленского княжества // Альтернатива Москве. Великие княжества Смоленское, Рязанское, Тверское. — Москва: АСТ, 2010.

Отрывок, характеризующий Смоленская замятня

Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.