Соловьёв, Сергей Михайлович (поэт)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Соловьёв
Сергей Михайлович Соловьёв
Дата рождения:

13 (25) октября 1885(1885-10-25)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

2 марта 1942(1942-03-02) (56 лет)

Место смерти:

Казань

Гражданство:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Род деятельности:

поэт

Годы творчества:

19051929

Направление:

символизм

Дебют:

«Цветы и ладан»

[az.lib.ru/s/solowxew_s_m/ Произведения на сайте Lib.ru]

Серге́й Миха́йлович Соловьёврусский поэт. Сын переводчика М. С. Соловьёва, внук историка С. М. Соловьёва и А. Г. Коваленской, племянник философа Владимира Соловьёва, троюродный брат Александра Блока, друг Андрея Белого.



Биография

Окончил Поливановскую гимназию и классическое отделение историко-филологического факультета Московского университета с дипломом I-й степени (1911). В юности дружил с Блоком и Андреем Белым, Блоку подражал в первых стихотворных опытах. В 1907 была издана первая книга стихов Соловьёва, озаглавленная «Цветы и ладан».

В воспоминаниях Белого содержится много подробностей о юности Соловьёва в подмосковном Дедове, принадлежавшем его предкам Коваленским, и о его родственниках. Соловьёв послужил прототипом главного героя романа «Серебряный голубь». Он был последним частным владельцем усадьбы «Дедово», разрушенной после революции.

В октябре 1915 года Соловьёв был принят в Московскую духовную академию (окончил в июле 1918), в ноябре был рукоположен в диаконы, а 2 февраля 1916 — в сан священника. В 1920 Соловьёв вошёл в общину русских католиков восточного обряда, в ноябре 1923 возглавил общину московских католиков восточного обряда, через три года был назначен вице-экзархом. С 1924 служил в римско-католическом храме Непорочного Зачатия на Малой Грузинской улице. Занимался переводами, преподаванием.

В ночь с 15 на 16 февраля 1931 был арестован по делу о «московской католической общине». В ходе следствия психически заболел. Умер в госпитале для душевнобольных в эвакуации, в Казани. Его похоронами занимались учёные-физики В. Гинзбург и Е. Л. Фейнберг.

Издания

  • Цветы и ладан: Первая книга стихов: (Маслина Галилеи. — Золотая смерть. — Silvae. — Пиэрийския розы. — Песни. — Веснянки). М., тип. т-ва А. И. Мамонтова, 1907. 225 с. 500 экз.
  • Crurifragium: (Сказка о серебряной свирели. — Сказка о апрельской розе. — Червонный потир. — Три девы. — Веснянка). М.: Тип. т-ва А. И. Мамонтова, 1908. — XVI, 167 с. — 500 экз.
  • Апрель: Вторая книга стихов, 1906-1909 / Обл. А. А. Моргунова. М.: Мусагет, 1910. — 173 с. — 1000 экз.
  • Цветник царевны: Третья книга стихов (1909—1912): (Образ милый. — Розы Афродиты. — Песни. — Поэмы. — Посвящения и мадригалы. — Благословение прошлого. — У ног царевны) / [Обл. Ю. А. Оленина]. М.: Мусагет, 1913. — XVI, 157 с. — 1000 экз.
  • Возвращение в дом отчий: Четвертая книга стихов, 1913—1915: Возвращение в дом отчий. — На рубеже. — Тени античного. — Италия. — Война с Германией. — Раздор князей. — Повесть о великомученице Варваре. М.: Тип. т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1916. — 188 с. — 1000 экз.
  • Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977. М.,1997.
  • Стихотворения 1917—28 гг. Солнечногорск, 1999.
  • Воспоминания / Сост., подгот. текста и коммент. С.М.Мисочник, В.В.Нехотина: Вступит. ст. А.В.Лаврова. М., 2003
  • Собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. В. А. Скрипкиной. Послесловие Стефано Гардзонио. — М.: Водолей Publishers, 2007. — 856 с. — (Серебряный век. Paralipomenon). ISBN 978-5-902312-22-2

Напишите отзыв о статье "Соловьёв, Сергей Михайлович (поэт)"

Литература

  • Смирнов М. Последний Соловьев. - М.: Прогресс-Традиция, 2014. - 304 с., ил. - ISBN 978-5-89826-429-1

Отрывок, характеризующий Соловьёв, Сергей Михайлович (поэт)

Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.