Российская грекокатолическая церковь

Российская грекокатолическая церковь (иначе Российская католическая церковь византийского обряда) — восточнокатолическая церковь sui iuris («своего права»), созданная для католиков, практикующих византийский обряд на территории России и для русских византокатоликов в эмиграции, т. н. Русский апостолат. В её рамках создано два апостольских экзархата в России (1917) и в Харбине (Китай, 1928). В настоящее время оба экзархата не имеют своих иерархов.

Появление общины

После издания указа Николая II о веротерпимости от 17 апреля 1905 года православные подданные Российской империи получили право менять вероисповедание. К этому времени в Петербурге уже существовала небольшая община из бывших православных, нелегально перешедших в католицизм. Её возглавляла Наталья Ушакова, племянница Петра Столыпина. В неё также входили князь Белосельский, княжна Елена Долгорукая, Гончарова, Яновская, Потемкина и Фёдорова, мать будущего экзарха русских католиков Леонида Федорова. Благодаря стараниям Ушаковой после издания указа о веротерпимости 57-летний священник Алексей Зерчанинов, бывший благочинный Нижегородской епархии, был освобожден из ссылки, где он находился за переход в католичество и стал священником католической общины. Было также направлено прошение об утверждении общины и разрешении на открытие церкви. До открытия церкви литургии служились в комнате отца Алексея Зерчанинова. В мае 1908 года кардинал Гаспари именем Папы Римского назначил о. Алексея главой миссии русских католиков восточного обряда. В документе, датированном 22 мая 1908 года и написанном на латинском языке, Папа Пий X предписывал общине «со всякой строгостью соблюдать греко-славянский обряд в его чистоте, не допуская ни малейшего смешения с латинским или любым другим обрядом». Под церковь было решено отдать мансарду по адресу Полозова улица, дом 12, принадлежавшую одной из прихожанок.

27 июля 1909 года миссия русских католиков была доверена отцу Жану Буа, а в марте 1911 года русские католики были переведены под юрисдикцию Могилевского архиепископа Ключинского. После этого Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий Министерства внутренних дел в июле 1912 года через архиепископа Ключинского передал отцу Иоанну Дейбнеру бумагу, допускающую существование Русской Католической Церкви и назначающую отца Дейбнера её настоятелем. Ему разрешалось заводить метрические книги для записи рождений, крещений, венчаний, отпеваний.

Было решено искать новое помещение для церкви, так как в старом становилось тесно, да к тому же стала протекать крыша. В сентябре 1912 г. нашли несколько комнат с отдельным входом на втором этаже дома 48/2 по Бармалеевой улице. Церковь Святого Духа открыли в этом помещении 30 сентября 1912 г. В 1913 году о. Иоанн начал издавать журнал «Слово Истины», где публиковались статьи и католиков, и православных, который выходил до 1918 г.

23 (10 февраля ст.с.) 1913 г. в церковь Святого Духа вместе с нарядом полиции вошёл викарный епископ Санкт-Петербургской православной епархии Никандр. Он прервал службу, сказал собравшимся, что их обманывают и провозгласил анафему тем, кто не выйдет вместе с ним. Но никто не вышел, и о. Иоанн Дейбнер спокойно продолжил службу.

6 марта (21 февраля ст.с.) 1913 года церковь Святого Духа закрыли и опечатали. Отец Алексей перебрался служить в часовню при соборе св. Екатерины на Невском проспекте. Тем не менее, службы в церкви Святого Духа продолжали тайно совершаться так как кроме опечатанного входа в неё имелся также вход из соседней квартиры, где жил о. Иоанн. Обычно дверь была заставлена шкафом, поэтому полиция её не заметила. На Пасху 1914 года службы были совершены в опечатанной квартире с завешенными коврами окнами и дверьми.

Русский экзархат восточного обряда

Церковь Святого Духа вновь была открыта после Февральской революции 1917 г. 29 мая 1917 года в актовом зале гимназии при соборе св. Екатерины начался I Собор Русской Католической Церкви, на котором присутствовали все католические священники восточного обряда, а также представители от мирян. На нём митрополит Андрей Шептицкий установил в России экзархат и его главой назначил о. Леонида Федорова с титулом митрофорного протопресвитера. В июне 1917 года Русский экзархат восточного обряда был утвержден Временным правительством. В октябре 1917 г. временное правительство признало за экзархатом право на жалование и на церковь в столице. Под неё должны были передать бывший иезуитский дом на углу Екатерининского канала и Итальянской улицы, но этого не произошло из-за Октябрьской революции.

В 1917 г. в Москве Владимир Абрикосов был рукоположён в священники митрополитом Андреем Шептицким. В квартире Владимира и его жены Анны Абрикосовой совершались богослужения русского католического прихода византийского обряда в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Анна Абрикосова (мать Екатерина) основала в Москве женскую общину Третьего доминиканского ордена. В 1920—1922 в доме Абрикосовых проходили собеседования представителей католической и православной церквей, в которых участвовали и московские интеллигенты. Такая деятельность была сочтена контрреволюционной, и Владимир Абрикосов в 1922 был выслан за границу. Мать Екатерина могла выехать вместе с ним, но не хотела оставлять созданную ей общину, которая в 1923 была официально принята в Доминиканский орден.

На начало 1918 года в России было 8 священников восточного обряда, из них 7 проживало в Петрограде и около 1000 прихожан, из них более 400 в Петрограде. В 1920 году о. Леонид познакомился с Юлией Данзас, преподавательницей истории Петроградского педагогического института, которая после многих лет религиозных исканий собралась присоединиться к Католической Церкви. Она решила стать монахиней и сняла квартиру в доме, где жил о. Леонид (на углу Подрезовой улицы и Малого проспекта) для создания монашеской общины. Вместе с ней там поселилась Екатерина Башмакова. Так 14 сентября 1921 года была создана монашеская община Святого Духа.

В 1922 году о. Леонид так оценивал положение своего экзархата: «У нас два центра русских католиков. Один в Петрограде, другой в Москве. В Петрограде у нас около 70 верующих, в Москве — около 100, в Саратове пока только 15. Более того, у нас более 200 верующих рассеяно по всем городам и селениям нашей огромной страны… Некоторые покинули Россию между 1918 и 1919 годами, чтобы спасти свою жизнь или поискать лучших условий жизни. Некоторые умерли от голода или различных болезней. Число таких, которые покинули нас, доходит до 2-х тысяч…»

В декабре 1922 года церковь Сошествия Святого Духа была вновь закрыта и опечатана. богослужения происходили в приемной у Ю.Данзас, алтарь был заставлен ширмой, чтобы «ничего подозрительного в глаза не бросалось». В январе 1923 года митрополит Андрей Шептицкий подчинил Леониду Федорову греко-католиков в Белоруссии.

Предчувствуя арест, 4 марта 1923 о. Леонид поручил временное управление северной частью экзархата о. Алексею Зерчанинову, а о. Епифаний Акулов (иеромонах Александро-Невской лавры, перешедший в католичество летом 1922 года) был назначен несменяемым заместителем настоятеля закрытой церкви Святого Духа. Вечером того же дня о. Леонид выехал в Москву и там был арестован.

Преемником о. Леонида был назначен Климентий Шептицкий, формально ставший вторым российским экзархом, хотя на практике осуществлять свои обязанности он не имел возможности.

После ареста о. Леонида в коридоре квартиры Данзас продолжал служить о. Епифаний, а по праздникам службы совершались в церкви святого Бонифация на Церковной улице. 17 ноября 1923 года обе сестры из общины Святого Духа и о. Иоанн Дейбнер были арестованы, а затем последовали аресты остальных русских католиков. В июне 1924 года был арестован последний в Ленинграде священник восточного обряда о. Алексей Зерчанинов.

11 ноября 1923 мать Екатерина и половина сестёр московской общины были арестованы, позднее их судьбу разделили почти все остальные сёстры и многие московские католики. Они были обвинены в создании контрреволюционной организации, передаче информации в Ватикан о преследованиях верующих в СССР.

С 1926 года в нелегальной Ленинградской Духовной семинарии учился Яков Турхан, но в январе 1927 года он был арестован. Так же в начале 1927 года были арестованы ещё 14 русских католиков, среди них были сестра Евпраксия (Е. А. Башкова) и Елена Беляева, их обвинили в том, что они обучали детей катехизису. В мае 1931 года по делу настоятеля храма св. Станислава о. Стефана Войно была арестована ещё одна группа из общины русских католиков. Оставшиеся в Ленинграде русские католики были арестованы в августе 1937 года и почти все они были расстреляны.

В эмиграции

В эмиграции традиции Российской католической церкви продолжил т. н. Русский апостолат. В 1936 году для потребностей русских католиков восточного обряда в эмиграции был назначен епископ Александр Евреинов (скончался в 1959 году), его заменил епископ Андрей Катков, который умер в сентябре 1996 года (в последние годы своей жизни находился на покое), его сменил протопресвитер Георгий Рошко.

Современное положение

В ходе гонений на католиков в СССР русский экзархат фактически был уничтожен, оставшиеся общины прекратили существование, а после легализации Римско-католической церкви в России несколько общин украинских грекокатоликов, депортированных после Великой отечественной войны в Кузбасс, были легализованы и административно подчинены латинской Апостольской администратуре в Новосибирске. В официальных документах Святого Престола грекокатолики до 2004 года не упоминались. Согласно данным «Папского ежегодника» на территории Российской Федерации вообще нет католиков византийского обряда.

В 1991 году в Украинскую греко-католическую церковь был принят бывший священник РПЦ Андрей Удовенко, который основал общину, собиравшуюся в одной из школ Москвы. Постепенно он был признан римско-католической властью в Москве.

В начале 1990-х годы несколько кандидатов из украинских общин Кузбасса отправились на обучение в монастыри и семинарии Украинской грекокатолической церкви в Галицию.

В 1989 г. в Москве действовал священник-биритуалист Стефано Каприо, у которого было несколько последователей.

В 1994 г. по приглашению римско-католического декана Иосифа Свидницкого в Омскую область приехал русский грекокатолический миссионер Сергий Голованов, который в 1997 г. был легализован в качестве викария римско-католического прихода. На базе римско-католического прихода в пос.Саргатское была создан придел византийского обряда, духовная библиотека и иконописная мастерская.

В 1997—2003 г. русские католики византийского обряда посылали петиции в Ватикан с просьбой назначить экзарха. В июле 2003 года в Москве состоялась встреча настоятеля русского прихода в Нью-Йорке о. Хуана Солеса со священниками и активистами с целью подачи коллективной петиции в Ватикан.

В 2004 году началось движение российских грекокатоликов за возрождение полноценной церковной жизни. В августе состоялось собрание части духовенства в Саргатском Омской области, получившее название «Саргатского собора». Однако его решения — в частности, принятие, согласно церковному праву, протопресвитером Сергием Головановым временного управления экзархатом на себя — не были признаны ни латинской иерархией в России, ни Римской курией. В то же время, официальных санкций против участников собрания применено не было, т.о. нарушения церковного канонического права им не инкриминировалось.

В ноябре 2004 года благодаря помощи Иосифа-Марии де Вольф, главы Братства Кирилла и Мефодия (Кёльн), под Санкт-Петербургом состоялась трёхдневная встреча духовенства и мирян Российской грекокатолической церкви — первый съезд католических мирян византийского обряда России с 1917 года. Временно управляющий экзархатом протопресвитер Сергий Голованов направил участникам встречи мирян приветственное послание, призывая верующих усиленно молиться и свидетельствовать о возможности единства христиан. Откликаясь на активизацию церковной жизни и крепнущее осознание российскими грекокатоликами себя как единой общности, 20 декабря 2004 года Конгрегацией по делам восточных церквей по благословению папы Иоанна Павла II ординарием для общин католиков византийского обряда на территории Российской Федерации был назначен епископ Иосиф Верт, принявший в феврале 2005 года дела от о. Сергия Голованова.

На 2009 год насчитывается более 30 общин, рассеянных во всём мире, из них в Российской Федерации — 18 (в Москве — 4, по одной в Обнинске Калужской области, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Томске, Челябинске, Копейске Челябинской области, Омске, Саргатском Омской области, Мегионе Тюменской области, Сургуте и Нижневартовске ХМАО, Прокопьевске и Новокузнецке Кемеровской области). Богослужения в общинах католиков византийского обряда на территории Российской Федерации в настоящее время ведутся на церковно-славянском, русском и украинском языках, используется юлианский календарь.

Структура

Существуют два экзархата Российской грекокатолической церкви:

• Российский апостольский экзархат;
• Харбинский апостольский экзархат.

Литература

• Петрушко В. И. Греко-католическая Церковь и Советское государство в 1944—1945 годах // Вестник церковной истории. 2008. № 2(10). С. 249—268.
• о. Р. Колупаев. Русская католическая церковь византийского обряда (РКЦВО) // Католическая энциклопедия Т. 4. М.: Издательство францисканцев, 2011. с. 426—427. ISBN 978-5-89208-096-5

Ссылки

• [www.rkcvo.ru Католики византийского обряда в России (официальный сайт)]
• [www.byzcath.ru Православные кафолики]
• [vselenstvo.narod.ru/ Вселенство]
• [vselenskiy.narod.ru/ Вселенское Православие]
• [www.selleonid.de/Index_ru.html Приход святителя Николая Мирликийского и блаженного священноисповедника Леонида в общении с Римском Апостольским Престолом]
• [www.cerkva.od.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=527&Itemid=41 Русский католический экзархат в России]
• [zarubezhje.narod.ru/texts/frrostislav305.htmКолупаев Р. КАТОЛИЧЕСКИЕ ОБЩИНЫ ВИЗАНТИЙСКОГО ОБРЯДА И РУССКАЯ ДИАСПОРА // РЕЛИГИОЗНЫЕ ДЕЯТЕЛИ И ПИСАТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ]
• [rkcvo.ru/node/390 Колупаев Р. Российская Католическая церковь византийского обряда (краткий исторический очерк)]
• [www.rkcvo.ru/node/32 Колупаев Р. Официальная история католиков византийского обряда в России]

Отрывок, характеризующий Российская грекокатолическая церковь

– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.