Спасо-Преображенский собор (Переславль-Залесский)

Православный храм
Спасо-Преображенский собор
Спасо-Преображенский собор
Страна	Россия
Город	Переславль
Конфессия	Православие
Тип здания	собор
Основатель	Юрий Владимирович Долгорукий
Первое упоминание	1152
Строительство	1152—1157 год годы
Состояние	Очень хорошее

Спа́со-Преображе́нский собо́р в Переславском кремле заложен Юрием Долгоруким в 1152 году. Достроен при Андрее Боголюбском в 1157. Функционирует как филиал городского музея-заповедника. Доступ внутрь ограничен.

Архитектура собора

Этот одноглавый крестовокупольный четырёхстолпный трёхапсидный храм — самый ранний из белокаменных архитектурных памятников Северо-Восточной Руси (как и церковь Бориса и Глеба в Кидекше).

Стены собора выложены в полубутовой технике из прекрасно отесанных и положенных почти насухо белокаменных блоков. Толщина стен — от 1 м 30 см до 1 м. Высота храма в древности составляла около 22 м.

Фундамент храма — ленточный (проходящий к столпам от стен), для своего времени уже архаичный. Фундамент сложен из крупного булыжника на извести. Глубина — 1,2 м, доведен до слоя плотной глины. Он значительно шире стен — выступает на 1 м с севера и 1,5 м с востока. До глубины 0,8 м фундамент опускается отвесно, а затем сужается.

Здание по сравнению с домонгольским временем «вросло в землю» примерно на 90 см: ниже отлива идут ещё 2 ряда кладки белокаменного цоколя.

Декор храма очень строг. Барабан украшен поребриком и городчатым поясом, по верху апсид проходят аркатурный пояс, поребрик и резной полувал.

А. Г. Чиняков, обследовавший и реставрироваший собор в 1940-х годах, предполагал, что барабан завершался цепочкой резных арочек, подобных завершениям барабанов владимирского Успенского собора.

Никаких каменных папертей и иных пристроек к собору не сохранилось, никаких их следов археологические исследования не открыли. Вероятно, к заложенному ныне входу на хоры во втором ярусе западного прясла северной стены собора примыкала не каменная (как в большинстве домонгольских храмов Северо-Восточной Руси), а деревянная лестничная башня.

Во время раскопок в храме в конце 1930-х гг. были обнаружены майоликовые плитки жёлтого, зелёного и коричневого цвета, устилавшие пол. Более нарядные плитки, белые с голубым орнаментом, вероятно, украшали хоры.

Фрески и иконы

Во второй половине XII века собор был расписан фресками. Композиции «Страшный суд» и «Богоматерь на престоле» обнаружил в 1862 году краевед и архитектор Н. А. Артлебен.

Во время реставрации собора в 1893—94 годах древние фрески были сняты мелкими кусками, уложены в ящики и укрыты в холодном сарае в беспорядке. В 1895 году Археологическая комиссия признала фрески не заслуживающими дальнейшего сохранения.

Сохранившийся фрагмент росписей (поясное изображение апостола Симона) сейчас находится в Историческом музее Москвы.

Не представлявшие значительной художественной ценности фрески XIX века счищены. Сейчас внутри собора белые стены.

Из переславского собора происходит исключительная по своим художественным достоинствам храмовая икона «Преображение» начала XV века, приписываемая кисти Феофана Грека (ныне — в Третьяковской галерее).

Граффити Спасо-Преображенского собора

При реставрации Спасо-Преображенского собора на его стенах было обнаружено несколько древнерусских граффити. Среди граффити была найдена уникальная надпись-сообщение XII века об убийстве князя Андрея Боголюбского и список имён его убийц.

Значение собора

Собор — единственный из пяти первых белокаменных храмов Северо-Восточной Руси, дошедший до нас почти в полной сохранности. В соборе были крещены многие переславские князья, в том числе Александр Невский, родившийся в Переславле в 1221 году.

В XIII—XIV веках Спасо-Преображенский собор был усыпальницей переславских удельных князей. Здесь были захоронены князья Дмитрий Александрович и Иван Дмитриевич. В 1939 году при раскопках под руководством Н. Н. Воронина была обнаружена редкая декорированная треугольно-выемчатым орнаментом крышка саркофага с могилы Ивана Дмитриевича.

В год окончания Великой Отечественной войны, 2 сентября 1945 года, в соборе был создан музей Александра Невского, впоследствии закрытый.

Литература

• Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV веков. М., 1961—1962. Т. 1, с. 77-90.
• Ермакова Н. Храмы Переславля: существующие и утраченные. М.: Славпринт, 2004.
• [pki.botik.ru/dl.php?a=c-spas1853tihonr.pdf&b=articles Тихонравов К. Н.] Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском / Тихонравов К. Н. // Владимирские губернские ведомости (часть неофициальная). — 1853. — № 50 (12 декабря). — С. 311—312.
• [pki.botik.ru/dl.php?a=c-sobor1854plity.pdf&b=articles Надгробные плиты, открытые у Преображенского собора в г. Переславле-Залесском] // Владимирские губернские ведомости. — 1854. — № 34 (21 августа). — С. 267—268.
• Васильев, С. Д. [pki.botik.ru/dl.php?b=books&a=vas-12vek.pdf Памятники зодчества XII века в Переславле-Залесском] / С. Д. Васильев, К. И. Иванов. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1966.
• Спасо-Преображенский собор (Переславль-Залесский) — статья из Большой советской энциклопедии.
• Сукина Л. Б. НЕКОТОРЫЕ ДЕТАЛИ ВНУТРЕННЕГО УБРАНСТВА СПАСО-ПРЕОБРАЖЕНСКОГО СОБОРА В ПЕРЕСЛАВЛЕ-ЗАЛЕССКОМ ДОМОНГОЛЬСКОГО ВРЕМЕНИ // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2010. № 2(40). С. 16-27.

Отрывок, характеризующий Спасо-Преображенский собор (Переславль-Залесский)

– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.