Старицкий, Михаил Петрович

Старицкий Михаил Петрович
Старицький Михайло Петрович
Дата рождения:	2 (14) декабря 1840(1840-12-14)
Место рождения:	село Клещинцы, Полтавская губерния, Российская империя ныне Чернобаевский район, Черкасская область
Дата смерти:	14 (27) апреля 1904(1904-04-27) (63 года)
Место смерти:	Киев, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	прозаик, драматург, актёр, режиссёр
Направление:	реализм
Жанр:	пьеса, исторический роман
Язык произведений:	украинский

Михаи́л Петро́вич Стари́цкий (2 [14] декабря 1840, Клещинцы — 14 [27] апреля 1904, Киев) — украинский писатель и театральный деятель.

Биография

Родился Михаил Старицкий 2 (14) декабря 1840 года в селе Клещинцы Золотоношского уезда на Полтавщине (ныне Чернобаевский район Черкасской области Украины) в семье мелкого помещика.

С 1851 по 1856 гг. учился в гимназии в Полтаве. В возрасте 8 лет у него умер отец, отставной ротмистр, а в 1852 году умерла мать и Михаил стал круглым сиротой. Михаил Старицкий остался на попечении своего дяди Виталия Романовича Лысенко (двоюродного брата его матери) — отца будущего композитора Н. В. Лысенко. В 1858 году продолжил обучение на физико-математическом, потом на юридическом факультетах Харьковского университета Харьков, с с 1860 года в Киеве, в 1865 году окончил Киевский университет.

В 1864 году Михаил Старицкий начал выступать в театральных кружках. В 1882 году он организовал вместе с М. Л. Кропивницким первую украинскую профессиональную театральную труппу. В 1885—1891 годах руководил собственной труппой.

Под впечатлением от выступления в Минске труппы Михаила Старицкого поэт Иван Неслуховский (Янка Лучина) начал писать на белорусском языке. Первое его белорусскоязычное произведение «Усёй трупе дабрадзея Старыцкага беларускае слова» было посвящено театру Старицкого и содержало следующие строки: «Спявайце ж, братцы, смела і звонка: не згіне песня і Украіна! Будзьце здаровы! Янка Лучына».

Умер Михаил Старицкий 14 (27) апреля 1904 года. Похоронен в Киеве на Байковом кладбище Киева.

Творчество

Поэзия

Стихотворение «Ніч яка, Господи, місячна, зоряна» в музыкальной обработке Николая Лысенко стало народной песней.

Пьесы

• «Черноморцы»
• «Зимний вечер»
• «Ой, не ходи Грицю…»
• «За двумя зайцами» (по мотивам комедии «На Кожумяках» И. С. Нечуй-Левицкого). Русский перевод осуществил А.Н.Островский.
• «Не суждено» (1883)
• «Богдан Хмельницкий» (1887)
• «Ой, не ходи, Грицю, тай на вечерницы» (1890)
• «Во тьме» (1893)
• «Судьба» (1894)
• «Маруся Богуславка» (1897)
• «Оборона Буши» (1899)

Романы

• Трилогия «Богдан Хмельницкий»
  • «Перед бурей» (1894)
  • «Буря» (1896)
  • «У пристани» (1897)
• Молодость Мазепы (1898)

В 1883—1884 годах издавал литературный альманах «Рада».

Вклад в развитие украинского языка

Старицкий ввёл в украинский язык слова мрія ‘мечта’, майбутнє ‘будущее’, байдужість ‘равнодушие’, завзяття ‘упорство, рвение’, темрява ‘темнота’, страдниця ‘страдалица’, незагойний ‘незаживающий’, приємність ‘удовольствие’, чарівливий ‘чарующий’, сутінь ‘сумрак’, бойовище ‘поле битвы, побоище’, маєво ‘мерцание’, знадливий ‘манящий’, стуманілий ‘отуманенный’, пестливий ‘ласковый’, привабливий ‘привлекательный’, потужний ‘мощный’ и ряд других

Ссылки

• Старицкий Михаил Петрович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.litplayer.com.ua/authors/starytskyi Произведения Старицкого на аудиобиблиотеке litplayer]

Отрывок, характеризующий Старицкий, Михаил Петрович

– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.