Теренция

Теренция (лат. Terentia, 98 до н. э. — 4 н. э.) — жена Марка Туллия Цицерона из богатого аристократического рода Теренциев. По описаниям, была женщиной честолюбивой, оказывала сильное влияние на своего мужа — в частности, заставила Цицерона дать показания, которые разрушили алиби Публия Клодия Пульхра во время дела о святотатстве в 61 году до н. э. В 46 г. до н. э. Цицерон разводится с ней, после чего вступает в недолгий брак с Публилией.

У Теренции и Цицерона были дочь — Туллия, умершая в 45 г. до н. э., и сын Марк Туллий Цицерон.

Происхождение

Теренция происходит из влиятельного плебейского рода Теренциев. Весьма вероятно, что она была родственницей Марка Теренция Варрона, так как Марк Туллий Цицерон был его хорошим другом. Об её отце практически ничего неизвестно, скорее всего он умер ещё до рождения Теренции. Она и была единственной наследницей его состояния, потому как у неё не было братьев. Также она стала владелицей нескольких поместий, которые приносили ей до 80 000 сестерциев дохода в год. У Теренции была сводная сестра Фабия, которая была весталкой. Большая часть информации о Теренции получена из писем Цицерона ей и его брату Квинту Туллию.

Биография

Не позднее 76 г. до н. э. Теренция сочеталась браком с Цицероном. Её приданое составляло 100 тыс. денариев. Карьере Цицерона весьма содействовало то, что он породнился с состоятельной семьёй. У них с Цицероном была дочь Туллия и сын Марк Туллий. Плутарх описывает Теренцию, как честолюбивую женщину. Она занималась делами семьи Цицерона, вникала в вопросы его политической жизни. После добровольной ссылки Цицерона Теренция настаивала на том, чтобы статус его жены был сохранён. Сама она получала убежище у сестры в доме весталок. В 46 г. до н. э. Цицерон разводится с Теренцией, так как она обвиняет его в измене, а он утверждал, что она плохо управляла его имуществом.

О жизни Теренции после развода мало что известно. Почти сразу она вновь вышла замуж за Саллюстия Криспа, политического противника Цицерона и историка, который был лет на десять моложе её, а после смерти Саллюстия — в третий раз замуж за оратора и писателя Марка Валерия Мессалу Корвина, который был намного моложе её и пережил жену.

После смерти Цицерона она прожила ещё четыре десятилетия. Согласно Плинию и Валерию Максиму, Теренция умерла в возрасте 103 лет.

Литература

• Karen Ermete: Terentia und Tullia — Frauen der senatorischen Oberschicht. Lang, Frankfurt am Main 2003, ISBN 3-631-50545-0.
• Susan Treggiari: Terentia, Tullia and Publilia. The Women of Cicero’s Family (Women of the Ancient World). 2007, ISBN 978-0-415-35179-9

Отрывок, характеризующий Теренция

Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.