Том, Джим

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<th colspan="2" style="text-align:center;">
</th> <th colspan="2" style="text-align:center; background:#000000; color:#FFFFFF;">Выборочная статистика </th><tr><th style="text-align:right">Процент отбивания  </th><td>  27,6 %</td></tr><tr><th style="text-align:right">Хиты  </th><td>  2328</td></tr><tr><th style="text-align:right">Хоум-раны  </th><td>  612</td></tr><tr><th style="text-align:right">Runs batted in  </th><td>  1699</td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:#000000; color:#FFFFFF;">Команды</th></tr><tr><td colspan="2">

</td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:#000000; color:#FFFFFF;">Награды и достижения</th></tr><tr><td colspan="2">

</td></tr>
Джим Том
Игрок первой базы/назначенный бьющий/игрок третьей базы
Родился: 27 августа 1970(1970-08-27) (53 года)
Пеория, Иллинойс, США
Отбивает: левой Бросает: правой 
Профессиональный дебют
4 сентября 1991 за «Кливленд Индианс»

Джеймс Ховард (Джим) Том (англ. James Howard "Jim" Thome, род. 27 августа 1970 года) — американский профессиональный бейсболист, который на протяжении 22 сезонов выступал в Главной лиге бейсбола. За свою карьеру он выступал за шесть клубов МЛБ, однако наибольших успехов добился в составе «Кливленд Индианс» в 1990-х годах и в «Филадельфии Филлис» в начале 2000-х годов. Том обладал сильным ударом и за время выступлений в МЛБ выбил 612 хоум-ранов, что является седьмым показателем в истории высшей лиги, а также сделал 2328 хитов и 1699 runs batted in (RBI). Он пять раз участвовал в матчах всех звёзд МЛБ, а в 1996 году получил награду Серебряная бита.

Том родился в Пеории (штат Иллинойс) в семье синих воротничков, которые активно занимались спортом. После учёбы в Центральном колледже Иллинойса он был выбран на драфте МЛБ 1989 года клубом «Кливленд Индианс» и уже в 1991 году дебютировал в МЛБ. Вначале своей карьеры Джим выступал на позиции игрока третьей базы, однако позже перешёл на первую. Он был одним из основных игроков «Индианс», когда его клуб дважды за три года выходил в Мировую серию. Проведя более 10 лет в Кливленде Том 2002 году в качеству свободного агента перешёл в «Филедельфию Филлис», в которой провёл три следующих сезона. Перед началом сезона 2006 года его обменяли в «Чикаго Уайт Сокс», в составе которого он вернулся на свой прежний уровень вступлений — стал обладателем награды Возвращение года АЛ и выбил своё 500-й хоум-ран. К этому времени сильная боль в спине не позволяла ему полноценно участвовать в матчах и он стал выходить на позиции назначенного бьющего. Позже он выступал за «Лос-Анджелес Доджерс» и «Миннесоту Твинс», затем ненадолго вернулся в Кливленд и Филадельфию, а закончил профессиональную карьеру в «Балтимор Ориолс». По завершении игровой карьеры он получил одну из руководящих должностей в «Уайт Сокс».

Всю его профессиональную карьеру его основным оружием были сильные удары. В шести сезонах он выбивал более 40 хоум-ранов, а в 2003 году, выбив 47 хоум-ранов за сезон, стал лидером НЛ по этому показателю. Его процент занятия базы плюс слаггинг равняется 95,6 %, что является 17 в истории МЛБ. В 2011 году он стал восьмым игроком МЛБ, выбившим 600 хоум-ранов. Том также получил известность благодаря своему положительному отношению и общительности. Он активно участвовал в благотворительной деятельности, за что дважды удостаивался награды Марвина Миллера — Человек года и мемориальной награды Лу Герига.

Напишите отзыв о статье "Том, Джим"



Ссылки

  • Статистика выступлений на сайтах [mlb.mlb.com/team/player.jsp?player_id=123272 MLB],  [sports.espn.go.com/mlb/players/stats?playerId=2604 ESPN],  [www.baseball-reference.com/players/t/thomeji01.shtml Baseball-Reference],  [www.fangraphs.com/statss.aspx?playerid=409 Fangraphs],  [www.thebaseballcube.com/profile.asp?P=Jim-Thome The Baseball Cube],  [www.baseball-reference.com/minors/player.cgi?id=thome-001jam Baseball-Reference (Minors)]

Отрывок, характеризующий Том, Джим

– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.