Торада

Торада (порт. tourada) — португальская вариация боя с быком, отличающаяся от испанской. В 1836 году королева Мария II запретила тораду, но через 9 месяцев запрет был снят с условием, что во время подобных представлений не будут убивать быка. Хотя коррида испанского типа с убийством животного может проводиться в приграничных областях Португалии — в посёлке Барранкуш во время ежегодного праздника «Фешташ да Барранкуш» и, с рядом ограничений, в посёлке Монсараш. В тораде часто участвуют и пешие матадоры (которых называют фуркаду и которые проводят с быком те же действия, что и в Испании, за исключением его убийства), также классический португальский бой быков включает в себя конную часть (главный участник — всадник-кавалейру — cavaleiro) и часть, в которой восемь невооружённых фуркаду усмиряют и уводят быка. Команда фуркаду, одетых в светлые костюмы, пытается поймать быка за рога во время его атак и полностью вымотать его. Они выступают отдельно, после того как кавалейру окончит своё выступление. Раньше, когда на арене для боя быков существовала лестница, ведущая с арены прямо в Королевскую Ложу, фуркаду нанимались для того, чтоб бык не забрался на эту лестницу. При этом они пользовались шестом длиной примерно 1.7 метра с наконечником в виде полумесяца. Этот шест назывался «forcado» (значение близко к слову «вилы»). Оттуда и происходит название «фуркаду». В наше время эти шесты используются только во время парадов перед боем быков (cortesias — «куртезиаш» — португальское название шествия участников боя быков) или в исторических представлениях. После того, как фуркаду завершают своё выступление, бык выводится с арены живым, но потом обычно убивается в загонах арены.

Ссылки

• [tourada.ru Tourada.ru] Мини-портал о португальской корриде

Отрывок, характеризующий Торада

Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.