Треттер, Вильгельм

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Треттер, Вильгельм фон»)
Перейти к: навигация, поиск

Вильгельм фон Треттер (нем. Wilhelm von Traitteur, Василий Карлович Треттер; 1 февраля 1788, Мангейм — 17 июня 1859, Мангейм) — немецкий инженер-мостостроитель и литограф, долгое время работавший в России. Сын известного в Германии инженера-строителя Иоганна Андреаса фон Треттера (1752—1825).





Биография

В истории архитектуры Петербурга Треттер известен как родоначальник столетней эпохи немецких архитекторов, железного мостостроения, а также введения в практику строительства инженерных методов расчёта прочности конструкций.

Родился в известной в Манхайме в течение нескольких поколений семье. Обучался за свой счёт и практиковался в области землеустройства и работал инженером-географом.

Не сумев сдать экзамен на получение звания инженера, преподавал математику в старших классах лицея Великого герцога Баденского. Ему удалось обратить на себя внимание приехавшего в Баден Александра Первого, женатого на дочери баденского маркграфа Луизе Марии Августе, ставшей русской императрицей Елизаветой Алексеевной. Император пригласил Треттера в Петербург.

Приехав в Петербург в 1814 году, он начал работать под началом А. Бетанкура в Корпусе инженеров путей сообщения и в 1818, получив чин подполковника, вошёл в состав Комитета для строений и гидравлических работ. Талант и Высочайшее покровительство привели к тому, что в 1823—1828 годах он стал одним из ведущих специалистов в области постройки мостов.

Первые его самостоятельные работы относятся к 1821 −1822 годам, когда он проектирует мосты на дороге Петербург — Москва. Все его сооружения были выполнены в стиле классицизма. Не все они сохранились, но гравюры с их изображениями, выполненные Треттером, дают представление о специфике его творчества.

Опираясь на полученный опыт, Треттер подал рапорт управляющему ведомством путей сообщения герцогу Вюртембергскому, который ему покровительствовал и был о нём высокого мнения. В рапорте подчёркивалась необходимость постройки в Петербурге цепных висячих мостов, подобных тем, которые нашли широкое распространение в Англии и Америке. Программа Треттера была высочайше одобрена, и в соответствие с ней в Петербурге было сооружено пять мостов подобного типа.

Это были мосты, построенные при участии инженера В. А. Христиановича через Фонтанку: Пантелеймоновский (1823—1824) и Египетский (1825—1826). А также Почтамтский (1823—1824) — через Мойку и Банковский (1825—1826) и Львиный (1825—1826) — через Екатерининский канал. При этом Почтамтский мост представляет собой образец металлического сооружения, созданного в неискажённом классицистическом стиле и является образцом лёгкости и элегантности. Это оказалось возможным благодаря смелому решению Треттера понизить высоту береговых опор, что вызвало возникновение чрезвычайно больших напряжений в несущих цепях,[1] настолько больших, что до недавнего времени (до проведения ремонта моста) в целях безопасности мост опирался на быки, стоящие на дне реки Мойки.

При постройке Пантелемоновского моста проводились испытания материала конструкций на прочность, что стало началом применения в строительстве новой науки — сопротивления материалов. В отличие от применявшихся на Западе массивных береговых устоев, Треттер делал порталы в виде ажурных арок, справедливо полагая, что таковые обладают «элегентностью, которую нельзя достичь при других существующих системах».

Фигуры львов и грифонов, маскирующие металлические конструкции сохранившихся пешеходных мостов, выполнены скульптором П. П. Соколовым. Треттер является и автором трёхколенного моста в месте стыковки Екатерининского канала и Мойки.

По семейным обстоятельствам Треттер выехал на родину, где провёл последние 20 лет своей жизни. В основном здесь он был занят работой в области инженерной теории и естественных наук.

Треттер скончался в 1859 году и был похоронен на семейном участке кладбища в Манхайме[2].

Труды

Один из авторов Большого и Малого Конюшенных и Театрального мостов.

Совместно с В. А. Христиановичем спроектировал и построил висячие (подвесные) мосты в Санкт-Петербурге:

Участвовал в строительстве других мостов:

Создал проекты деревянных арочных мостов на шоссе Санкт-Петербург — Москва (с 1820 года) и др.

Автор литографических альбомов и работ по инженерному делу.

Считался одним из лучших в Петербурге рисовальщиков того времени.

Напишите отзыв о статье "Треттер, Вильгельм"

Литература

  • Sergej G. Fedorov. Wilhelm von Traitteur. Ein badischer Baumeister als Neuerer in der russischen Architektur, 1814—1832. — Berlin: Wilhem Ernst & Sohn, 2000, ISBN 3-433-01255-5.

Примечания

  1. Dr.-Ing.Sergej G.Fedorov. St-Petersburg- Leningrad. (2.Auflage) Universitet Karlsruhe (TH) Institut für Baugeschichte- Prof.Dr.-Ing.Wulf Schimmer- Karlsruhe 2000
  2. Кириков Б. М.,Штиглиц М. С. Петербург немецких архитекторов. Изд-во «Чистый лист» Санкт-Петербург.2002. ISBN 5-901528-04-2

Ссылки

  • encspb.ru/object/2804008719,
  • babs71.livejournal.com/250628.html


Отрывок, характеризующий Треттер, Вильгельм

– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.