Три креста
- Об офорте см. Три креста (Рембрандт)
Координаты: 54°41′12″ с. ш. 25°17′51″ в. д. / 54.68667° с. ш. 25.29750° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=54.68667&mlon=25.29750&zoom=14 (O)] (Я)
Три креста — одна из достопримечательностей Вильнюса; памятник в виде трёх белых бетонных крестов.
Располагается на Трёхкрестовой горе (Trijų Kryžių Kalnas, Góra Trzech Krzyży; носила название также Лысой или Кривой) на правом берегу Вильни (Виленки, Вильняле, Vilnelė, Wilenka).
Содержание
Предание
По преданию, зафиксированному в конце XVIII века, в 1345 или в 1368 году, в отсутствие отправившихся на войну князя Ольгерда и виленского воеводы Гаштольда (Гаштолд, Гоштовт, Goštautas) язычники виленцы напали на монахов францисканцев, которых по просьбе супруги христианки поселил в своём доме Гастольд. Семеро из них были казнены на рынке, семерым удалось бежать. Убежавших монахов «изловили на горах на берегу Виленки» и сбросили с Лысой горы в реку. В некоторых изложениях живописуются подробности: монахов язычники привязали или прибили к крестам и бросили в реку. По одному из вариантов, в реку было сброшено четыре монаха, а трёх распяли на крестах и оставили на Лысой горе.
Версии
Легенда о мученической смерти францисканцев не нашла подтверждения в исторических источниках. Предполагается, что её авторами были виленские францисканцы, озабоченные прославлением своего ордена. По предположению Игнатия Даниловича, кресты были сооружены, по примеру других городов, по случаю получения Вильной магдебургских прав (1387 год). Другие историки предполагали, что кресты должны были сигнализировать крестоносцам, приплывавшим по Вилии (Нерис, Neris), о том, что здесь живут христиане, и таким образом избавлять город от нападения и грабежа.
Три креста
В память о мученической смерти францисканцев на горе между 1613 и 1636 годами были воздвигнуты три деревянных креста. В 1740 году обветшавшие кресты были заменены новыми. Когда они, обветшав, рухнули в 1869, власти не позволили их восстановить. Во время Первой мировой войны в 1916 году, когда Вильнюс был занят немцами, по инициативе ксёндза Казимира Михалькевича (Kazimierz Michalkiewicz) были собраны средства и организованы работы по сооружению монумента из прочного материала. Особую трудность составляла доставка на высокий и труднодоступный холм воды и строительных материалов, которые приходилось носить практически на руках. За два месяца были сооружены кресты из железобетона по проекту Антония Вивульского и тайно (поскольку немецкие власти не разрешали) освящены тем же ксендзом Казимиром Михалькевичем.
Кресты простояли до 1950 (по другим сведениям до 1951[1]) года, пока не были взорваны ночью по приказу советских властей. Часть обломков была вывезена, часть закопана в укромном месте.
В 1989 году после кампании за восстановление Трёх крестов, включавшей сбор подписей под обращением к властям, памятник был в течение двух недель восстановлен как памятник жертвам сталинизма. Восстановленный памятник по проекту архитектора Генрикаса Шилингаса исполнил скульптор Станисловас Кузма. Сохранившиеся фрагменты прежних Трёх крестов были вмурованы в фундамент нового памятника, часть "лежат" рядом с восстановленным памятником, на склоне холма. Он точно воспроизводит сооружение по проекту Антония Вивульского, однако на 1,8 м выше и белее цветом. Открытие возобновлённых Трёх крестов состоялось 14 июня 1989 года, в годовщину массовых арестов и депортаций 1941 года. Освятил памятник кардинал Винцентас Сладкявичюс (Vincentas Sladkevičius).
Напишите отзыв о статье "Три креста"
Примечания
- ↑ Wileńska encyklopedia 1939—2005. Opracował Mieczysław Jackiewicz. Warszawa: Ex Libris Galeria Polskiej Książki Sp. z o. o., 2007. ISBN 978-83-89913-95-1. P.476. (польск.)
Отрывок, характеризующий Три креста
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
