Тётка Чарлея

«Тётушка Чарли» (также «Тётка Чарлея», англ. «Charley's Aunt», также ставилась под названием «Where’s Charley?») — комедия (фарс c переодеванием) в трёх актах английского драматурга Брэндона Томаса, впервые поставленная в Лондоне 29 февраля 1892 года. Комедия побила все рекорды своего времени: первая лондонская постановка показывалась публике 1466 раз, бродвейская постановка 1893 года — четыре года подряд.

Пьеса была написана Томасом специально для комедианта Уильяма Сидни Пенли, который и поставил английскую премьеру, и сыграл в ней роль «тётки» (в оригинале — «Донны Люсии»). Классическая фраза тётки (в советском фильме — «…где в лесах много диких обезьян») в оригинале звучала как «…откуда привозят орехи» (where nuts come from) и имела в виду совершенно конкретный вид «бразильского ореха» (Brasil nuts, Bertholletia excelsa), а также и каламбур — с английского это можно перевести и как «откуда являются придурки».

Постановка оказалась настолько успешной, что спустя 10 месяцев после премьеры спектакль перенесли из Королевского театра в Бери-Сент-Эдмундс в больший по размеру театр «Роялти», а ещё месяц спустя — в театр «Глоуб». Пенли сделал на спектакле состояние, которое вложил в собственный театр на Квин-Стрит.

В России комедия была впервые поставлена театром Корша в 1894 году. Роль «тётки» в премьере играл П. Н. Орленев, затем С. Л. Кузнецов. Текст комедии был напечатан в 1894 (как «Тётка Чарлея»), первое советское издание — 1937 (как «Тётушка Чарлея»).

Первая немая кинолента по мотивам пьесы вышла в 1915 году. Неоднократно экранизировалась, в том числе в Великобритании, США, Германии, Австрии, Дании, Испании, Франции, Италии и даже в Египте. В СССР в 1975 году по мотивам пьесы поставлен фильм «Здравствуйте, я ваша тётя!» (в нём «Донна Люсия» стала «Донной Розой»).

Если говорить чеховским языком, то, когда скажут: «Калягин умер!», сразу пойдёт: а, это та самая тётушка Чарлея!
И не вспомнят ни Эзопа, ни Платонова, ни Чичикова, ни Ленина…
Александр Калягин, [www.newizv.ru/print/39661 интервью «Новым известиям», 03.02.2006.]

Отрывок, характеризующий Тётка Чарлея

Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.