Ферран, Жак
Поделись знанием:
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Жак Ферран (Jacques Ferrand, 1943—2007) — французский генеалог, собиратель материалов о русском дворянстве в эмиграции.
На протяжении 35 лет Ферран общался с русскими эмигрантами первой волны и их потомками, собирая разрозненные генеалогические сведения[1]. В 1970-е гг. подготовил своды потомства фельдмаршалов М. И. Кутузова, А. В. Суворова, П. С. Салтыкова вплоть до наших дней.
Продолжая дело Н. Ф. Иконникова, Ферран издал несколько томов, в которых проследил судьбу княжеских и графских фамилий России с 1917 года до конца XX века. Автор книг о Романовых, Юсуповых, Оболенских, Набоковых, Кугушевых, Мусиных-Пушкиных[2]. Особенно известен его свод внебрачного потомства Романовых.
Помимо родословных росписей, публиковал на собственные средства собранные им воспоминания эмигрантов, указатели захоронений русских дворян в Европе и серию «Русское дворянство: Портреты» (свыше 4000 фотопортретов из частных эмигрантских архивов[3]). Также ему принадлежит сочинение об Арине Родионовне и других нянях русских дворян.
В 1997 г. Ферран сопровождал потомков Романовых в Петербург на выставку «Романовы — через годы». О притязаниях Кирилловичей на престолонаследие отзывался критически[4]. Способствовал становлению отдела генеалогии Государственного музея А. С. Пушкина[5]. Погиб в декабре 2007 г. в автомобильной катастрофе[6].
Основные труды
- Les familles princières de l'ancien Empire de Russie ("Княжеские роды бывшей Российской империи"; т. 1-3, 1978-80)
- Les families comtales de l´ancien Empire de Russie en emigration ("Графские роды бывшей Российской империи в эмиграции", 1983)
- Familles princières de Géorgie ("Княжеские роды Грузии", 1983)
- Noblesse russe: portraits ("Русское дворянство: портреты", т. 1-5, 1985-96)
- Descendances naturelles des souverains et grand-ducs de Russie de 1762 à 1910 ("Внебрачные потомки государей и великих князей России с 1762 по 1910 годы", 1995)
- Il est toujours des Romanov!: les Romanov en 1995 ("Романовы навсегда!", 1995)
Напишите отзыв о статье "Ферран, Жак"
Примечания
- ↑ Жак Ферран. // Генеалогический вестник. Выпуск 31. Санкт-Петербург, 2007.
- ↑ О. В. Рыкова. Жак Ферран и его публикации по русскому дворянству. // Летопись Историко-родословного общества в Москве. Вып. 48-49. М., 1997.
- ↑ [www.nasledie-rus.ru/podshivka/6205.php Дворянские портреты : Собрание московского генеалога Ю.Б.Шмарова. Юрий Борисович Шмаров — известный генеалог, знаток истории российского дворянства, потомственный дворянин]
- ↑ С. В. Думин. [www.spsl.nsc.ru/history/descr/roman911.htm Совещание великих князей 1911 года: неравные браки в Российском Императорском Доме]
- ↑ [www.pushkinmuseum.ru/?q=collection/otdel-genealogii-i-pismennyh-istochnikov Отдел генеалогии и письменных источников | Государственный музей А.С. Пушкина]
- ↑ [www.istmira.com/istros/rossiya-zabytaya-i-neizvestnaya/page/4/ Россия забытая и неизвестная » Страница 4 » Литература. История России]
Ссылки
- [www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post350221784/ Подборка портретов из издания Ж. Феррана]
Отрывок, характеризующий Ферран, Жак
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
