Фракийский всадник

Фраки́йский вса́дник — объект поклонения культа, распространённого в древней Фракии. Известен в основном по скульптурами и надписям, относящимся к периоду с IV века до н. э. по нач. IV века н. э.

В греческих и римских надписях его называют «героем» (часто hērōs или heros, реже hērōn, heron, eron). Имя фракийского всадника возможно происходит от фракийского слова «герой» — *ierus или *iarus, имеющего кельтские параллели, что подтверждает аналогию между этим фракийским божеством и греческими героями. Древнейшие памятники фракийскому всаднику относятся к IV веку до н. э., но его культ имел наибольшее распространение во Фракии и Нижней Мёзии во II—III вв. н. э. Римская иконография того времени показывает, что он отождествлялся с Асклепием, Аполлоном, Дионисом, Сильваном и другими божествами. При его описании использовались такие эпитеты, как sōtēr («спаситель») и iatros («целитель»). В районе современной Варны фракийскийский всадник был известен под именем Дарзалас (Darzalas) и его описывали как μέγας θεός («великий бог»).

Сохранившиеся рельефы и статуэтки относились либо к погребальному культу либо к ритуалам дачи обета. Всадник обычно изображается скачущим слева направо к дереву, обвитому змеем.

Из клятвенных надписей известны имена участников культа. 61 % имён, записанных в Нижней Мёзии и Дакии, являются греческими или греко-римскими, 34 % — римскими и только 5 % — фракийского или фрако-римского происхождения, то есть большинство адептов культа из Нижней Мёзии были греками.

Мало известно о самом культе, который вероятнее всего был комбинацией греческих и фракийских верований. Во время своего наивысшего расцвета он был связан с идеей жизни после смерти и целительства. Культ был распространён во Фракии и Нижней Мёзии, а его приверженцами были люди различного социального статуса и этнического происхождения. Нет данных о том, что культ фракийского всадника когда либо принимал мистериальный характер с тайными обществами и строгой иерархией.

В первой половине IV века н. э. культ фракийского всадника трансформировался в почитание святого Георгия, а характерная для него иконография продолжала использоваться при изображении св. Георгия, поражающего змия (дракона).

См. также

• Дакийские всадники (дунайские всадники)

Литература

• Топоров В. Н. Еще раз о фракийском всаднике в балканской и индоевропейской перспективе // [www.inslav.ru/images/stories/pdf/1992_Balkanskie_chtenija_1_Obraz_mira_v_slove_i_rituale.pdf Образ мира в слове и ритуале. Балканские чтения — I. М., 1992.] С. 3-32.
• Gawrill I. Kazarow. Die Denkmäler des thrakischen Reitergottes in Bulgarien. — Budapest, 1938.
• Ioan Petru Culianu, Cicerone Poghirc. Thracian Rider. — 1987.
• Dimitrova, Nora. Inscriptions and Iconography in the Monuments of the Thracian Rider // Hesperia. — 2002. — № 71. — С. 209-­229.
• Goceva, Zlatozara. Les traits caractéristiques de l'iconographie du cavalier thrace // Iconographie classique et identités régionales. — Paris, 1986. — С. 237-­243.
• Hoddinott, Ralf F. The Thracian Hero at Rogozen // Studia Aegaea et Balcanica in Honorem Lodovicae Press. — Warsaw, 1992. — С. 157-­165.

Отрывок, характеризующий Фракийский всадник

– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»