Ходжалы 613 (пьеса)
Поделись знанием:
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
 |
Значимость предмета статьи поставлена под сомнение. Пожалуйста, покажите в статье значимость её предмета, добавив в неё доказательства значимости по частным критериям значимости или, в случае если частные критерии значимости для предмета статьи отсутствуют, по общему критерию значимости. Подробности могут быть на странице обсуждения.
|
«Ходжалы 613» | |
| Композитор | |
|---|---|
| Форма |
музыкальная пьеса |
| Время и место сочинения | |
| Первое исполнение | |
| Посвящение | |
| Продолжительность |
≈ |
| Инструменты | |
| Части |
в двух частях |
«Ходжалы 613» (азерб. Xocalı 613) — музыкальная пьеса французского композитора Пьера Тиллоя[1], посвященная памяти жертв Ходжалинской трагедии, во время которой произошло массовое убийство жителей азербайджанского города Ходжалы армянскими вооружёнными формированиями[2][3][4][5].
Произведение написано для скрипки, балабана, ударных инструментов и струнного оркестра. Композитор использовал народные азербайджанские мелодии «Лачин» и «Сары Гелин», звучащие на фоне насыщенного оркестрового исполнения военных маршей и звуков конфликта.[6]
История создания
Пьеса «Ходжалы 613» была написана Пьером Тиллоем в 2013 году в память о 613[7][8] мирных жителях азербайджанского города Ходжалы, убитых 26 февраля 1992 года армянскими вооруженными формированиями во время Нагорно-Карабахского конфликта.[6]
Сам композитор написал об этой пьесе так:
«Ходжалинская резня является одной из самых наглядных и кошмарных трагедий в коллективной памяти азербайджанского народа, связанной с печальным затяжным Нагорно-карабахским конфликтом, от которого продолжает страдать целый народ. Существует механизм, обычно называемый «память», который служит защитой от забвения и стоит на страже человеческого достоинства без вульгарного пафоса. «Память» всегда была творческим знаменем композиторов и художников, которые способны, выйдя за рамки политического или революционного контекста, напомнить людям об основных вехах, сложных моментах и драмах, что трогает их до самой глубины души».
Премьера
Мировая премьера пьесы «Ходжалы 613» состоялась 21 февраля 2013 2013 года, в Парижской церкви св. Роха (en:Église Saint-Roch (Paris)), в рамках мероприятий, организованных французским представительством Общества Европа-Азербайджан (ОЕА) в память о 21-й годовщине Ходжалинской резни[9]. На концерте присутствовали около 350 слушателей, в том числе сенаторы, члены Национальной Ассамблеи и послы[10][11].
Концертная программа состоялась в исполнении лондонского оркестра «Орион» под руководством дирижера и композитора Лорана Петижерара; партию балабана исполнил музыкант Ширзад Фаталиев, партию скрипки — первая азербайджанская выпускница Джульярдской школы Нью-Йорка, советник ОЕА по вопросам культуры Сабина Ракчеева[12].
Несколько дней спустя, 26 февраля, премьера пьесы «Ходжалы 613» тем же составом под управлением Лорана Петижерара состоялась в Лондоне, в рамках концерта, посвященного памяти жертв Ходжалинской резни. Концерт проходил на площади св. Джона Смита, рядом со зданием Парламента, на нём присутствовало более 500 слушателей, в том числе члены Парламента и дипломаты, был организован Европейско-азербайджанским обществом (TEAS)[6][13].
Отзывы
Британский композитор Роббер Хагилл опубликовал статью о Ходжалы на сайте о мировой классической музыке, в котором также рассказывается о произведении французского композитора Пьера Тилоя «Ходжалы 613».[14].
Напишите отзыв о статье "Ходжалы 613 (пьеса)"
Примечания
- ↑ [www.pierrethilloy.com/ 26 février 2013 - 19:00 pm Église St. John's / Londres (UK) - KHOJALY.613 - Opus 197] (фр.)
- ↑ [www.hrw.org/reports/1993/WR93/Hsw-07.htm Human Rights Watch World Report 1993 — The Former Soviet Union.] (англ.)
- ↑ [www.memo.ru/hr/hotpoints/karabah/HOJALY/Chapter1.htm#_VPID_5 Доклад правозащитного центра «Мемориал» о массовых нарушениях прав человека, связанных с занятием населенного пункта Ходжалы в ночь с 25 на 26 февраля 1992 г. вооружёнными формированиями — Судьба жителей Ходжалы]
- ↑ [www.ng.ru/ideas/2009-02-26/7_karabah.html Трагедия Ходжалы касается Москвы. Александр Караваев — политолог]
- ↑ Martin Tamcke. [books.google.com/books?id=Uh5LDeJ7-vYC&source=gbs_navlinks_s Koexistenz und Konfrontation: Beiträge zur jüngeren Geschichte und Gegenwartslage der orientalischen Christen]. — Hamburg, Germany: LIT Verlag, 2003. — С. 311-312. — 453 с. — ISBN 3825868192.
- ↑ 1 2 3 [teas.eu/ru/press-release-uk-premi%C3%A8re-khojaly-613-pierre-thilloy-moves-london-audience В Великобритании состоялась премьера «Ходжалы 613» Пьера Тиллоя, взволновавшая лондонских зрителей]
- ↑ [www.unhchr.ch/Huridocda/Huridoca.nsf/0/7c3561e40d2d3d07c1256bae00447b7f?Opendocument Letter dated 23 April 2002 from the Chargé d’affaires a.i. of the Permanent Mission of Azerbaijan to the United Nations Office at Geneva addressed to the Chairperson of the Commission on Human Rights]
- ↑ [www.planethugill.com/2013/02/khojaly-613.html planethugill.com Khojaly 613]
- ↑ [www.aze.az/news_izvestnyy__francuzskiy_88455.html Известный французский композитор посвятил произведение Ходжалинскому геноциду]
- ↑ [www.prweb.com/releases/2013/2/prweb10459303.htm World première of Khojaly 613 by Pierre Thilloy moves a Parisian audience]
- ↑ [azerbaijanamericaalliance.org/news/world-premire-of-khojaly-613-by-pierre-thilloy-moves-a-parisian-audience In the News — World Première of Khojaly 613 by Pierre Thilloy Moves a Parisian Audience]
- ↑ [www.vesti.az/news/148925 В Париже состоялась премьера произведения французского композитора Пьера Тилоя «Ходжалы 613»]
- ↑ [www.prweb.com/releases/2013/3/prweb10476449.htm UK première of Khojaly 613 by Pierre Thilloy moves a London audience]
- ↑ [www.memo.ru/d/152013.html Британский композитор опубликовал статью о Ходжалы на сайте о мировой классической музыке]
Источники
- [en.apa.az/news_famous_french_composer_pierre_thilloy_co_188293.html Famous French composer Pierre Thilloy composed classical work “Khojaly 613”] (англ.)
См. также
Отрывок, характеризующий Ходжалы 613 (пьеса)
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
