Храм Воскресения Словущего на Арбате
| Храм Воскресения Словущего на Арбате | |
 | |
| Страна: | |
|---|---|
| Город: |
Москва, Филипповский пер., 20 |
| Конфессия: | |
| Епархия: | |
| Благочиние: | |
| Окончание строительства: |
1688 |
| Состояние: |
действует |
| Сайт: |
podvorie.orthodoxy.ru/ |
Храм Воскресения Словущего (апостола Филиппа) на Арбате (Воскресенская церковь, Филипповская церковь) — православный храм в историческом центре Москвы. Относится к Центральному благочинию Московской городской епархии. При храме действует подворье Иерусалимского Патриархата в Москве[1]. Посвящён празднику Воскресения словущего.
Содержание
История
Первоначально храм назывался «Церковь во имя святого апостола Филиппа», в память о Митрополите Филиппе, загородный дом которого находился возле сего храма. Также есть версия, что церковь был основана самим Филиппом, однако в ружных книгах записей о храме нет, вероятно, из-за того, что после польского нашествия он был восстановлен так поздно, что свидетельств об этом не осталось. Основание храма связано с именем святителя Филиппа, митрополита Московского. Ныне существующий храм построен стольником Иваном Косьминым и освящен в 1688 г. во имя апостола Филиппа.
В 1812 году храм был разграблен французами и сильно пострадал от Великого московского пожара. После чего, два с половиной года в храме не совершались богослужения. В 1815 году храм был восстановлен, однако собственного прихода уже не имел, был приписан к ныне снесённому храму свт. Тихона Амафунтского на Арбатской площади. После учреждения подворья Иерусалимского патриархата в 1818 году храм отдан ему; а в 1819 главный престол храма был переосвящён в честь праздника Воскресения Словущего. С конца XIX в. по многочисленным просьбам московской греческой диаспоры субботние литургии традиционно совершались на греческом языке.
В 1917 году Иерусалимское подворье было упразднено, но церковь и в годы советской власти не закрывалась. В 1930-е годы в нём служил известный протодиакон Михаил Холмогоров.
С 1989 года храм Воскресения Словущего вновь стал именоваться храмом Иерусалимского подворья.
Архитектура
Настоятели
- Феофилакт (Георгиадис) (1989—2001)
- Феофил (Яннопулос) (2001—2003)
- Стефан (Диспиракис) (с 2003)
Напишите отзыв о статье "Храм Воскресения Словущего на Арбате"
Примечания
- ↑ [podvorie.orthodoxy.ru/ Официальный сайт храма Воскресения Словущего на Арбате].
Ссылки
- [podvorie.orthodoxy.ru/ Официальный сайт храма Воскресения Словущего на Арбате]
- [www.temples.ru/card.php?ID=2331 Храм Воскресения Словущего на Арбате на сайте «Храмы России»]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Храм Воскресения Словущего на Арбате
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
