Шаховской, Григорий Петрович

Григорий Петрович Шаховской

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Князь Григорий Петрович Шаховской (упом в 1587—1612) — политический авантюрист начала XVII века.

До самозванцев

В 1587 году вернулся из польского плена. В начале XVII вв. служил на незначительных военных постах в южных крепостях России. Воевода в Туле в 1596 году, воевода сторожевого полка в Крапивне в 1596, в Новомонастырском остроге (Черниговская область) в 1597, в Новосиле в 1601 году воевода передового полка, в Белгороде в 1603 году первый воевода.

На службе самозванцам

Выдвинулся в первые ряды политических деятелей в Смутное время после того, как его отец — князь Петр Михайлович Шаховской — перешел на сторону самозванца Лжедмитрия I и вместе с Лжедмитрием прибыл в Москву.

После убийства самозванца был назначен Василием Ивановичем Шуйским воеводой в Путивль. Там он поднял бунт, переросший в восстание Ивана Болотникова. 5 июня 1607 года в сражении на реке Восьме с войсками Шуйского мятежники были разбиты и с армией Илейки Муромца бежали в Калугу. Оттуда в начале 1607 года они перебрались Тулу, где под напором царских войск вскоре вынуждены были сдаться. После взятия Тулы войсками царя Шаховский был сослан в на Кубенское озеро в Спасо-Каменный монастырь.

В конце 1608 года, после занятия северских русских городов польско-русскими отрядами Лжедимитрия II, покинул монастырь и был введен в Боярскую думу Лжедмитрия II, в которой занял одно из ведущих мест. В армии Лжедмитрия II получил начальство над русскими в отряде польского воеводы Зборовского. Был разбит князем Скопиным-Шуйским, после чего бежал с Лжедмитрием II в Калугу.

После смерти самозванца, примкнул в 1611 году к Первому ополчению во главе отряда своих казаков. В 1612 году пытался поссорить ополчения Пожарского и Трубецкого. В ополчении вносил смуту, побуждая бойцов на грабежи освобождаемых от поляков городов.

Родственные связи

Второй сын Петра Андреевича основателя третьей ветви князей Шаховских. Имел двух сыновей Петра и Афанасия

Литература

• Шаховской, Григорий Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Дворянские роды Российской империи / Авторы-составители: П.Гребельский, С.Думин, А.Мирвис, А.Шумков,М.Катин-Ярцев. — ИПК "Вести". — СПб., 1993. — Т. 1. — С. 262. — 343 с. — 25 260 экз. — ISBN 5-86153-004-1.

Отрывок, характеризующий Шаховской, Григорий Петрович

Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.