Шпионский скандал в Формуле-1

Шпионский скандал в Формуле-1 произошёл в 2007 году в связи с обвинениями команды McLaren в промышленном шпионаже в отношении Ferrari. Запрос Ferrari в Международную автомобильную федерацию был удовлетворен частичной дисквалификацией McLaren и исключением этой команды из Кубка Конструкторов 2007 года. Очки пилотов в личном зачёте не были затронуты.

Гибкое днище Ferrari

На первых гонках чемпионата Ferrari применяла свою новую секретную разработку — днище машины из гибких материалов, позволяющее обтекаемости болида улучшаться непосредственно по ходу гонки. На гран-при Австралии Кими Райкконен победил на машине, оснащенной таким днищем. Машины прошли технический контроль перед стартом и после финиша без каких-либо затруднений.

Однако 20 марта Рон Деннис, глава McLaren, подал в ФИА протест против использования гибкого днища, а также сепаратора заднего антикрыла, заявив, что эти детали не соответствуют новому регламенту.

ФИА не наказала Ferrari, так как детали были легальными при действовавшей в начале сезона методике проверки. В дальнейшем нормы дозволенной деформации деталей под нагрузкой ужесточили, что сделало невозможным использование гибкого днища у болида. По версии Ferrari, конфиденциальную информацию о днище конкурентам сообщил их сотрудник Найджел Степни. Позднее Степни это подтвердил, объяснив, что с самого начала считал эту разработку противоречащей регламенту и не хотел, чтобы Ferrari одерживала победы нечестно

Найджел Степни

Найджел Степни был шеф-механиком Ferrari во время доминирования этой команды в Формуле-1. После ухода своего патрона Росса Брауна он не раз заявлял о том, что неудовлетворён обстановкой в команде. В 2007 году Степни был назначен на новую должность директора отдела разработок.

17 июня 2007 Степни был обвинён своим же шефом Жаном Тодтом в продаже секретной технической информации и саботаже против гонщиков своей же команды. В баках болидов Ferrari после гран-при Монако был обнаружен подозрительный белый порошок. Свидетели сообщили, что порошок был пронесён на автодром Найджелом Степни. 3 июля Степни был уволен. Против него было возбуждено уголовное дело, в его доме был проведен обыск. Сам Найджел категорически отрицал участие в саботаже, и позднее суд оправдал его по этому пункту обвинений.

Позднее Ferrari также обвинила Найджела в передаче 780-страничного документа с секретной информацией его другу Майку Кохлену, в то время сотруднику McLaren. Кохлен вскоре был уволен из McLaren, а 5 июля Ferrari подала в суд на него и его жену Труди по обвинению в краже информации. По сообщению Ferrari, на Кохлена их вывел сотрудник копировального центра в Уокинге, которому Труди Кохлен принесла эти бумаги для размножения. Команда Honda сообщила, что получала предложение от Степни и Кохлена насчёт возможного приёма их на работу.

Ferrari подали жалобу на McLaren в FIA, обвиняя британскую команду в промышленном шпионаже. 25 июля Всемирный совет FIA признаёт, что McLaren мог обладать конфиденциальной информацией о машинах Ferrari, но объявляет, что на данном этапе расследования нет доказательств её использования, и, следовательно, нет оснований для наказания. 1 августа Рон Деннис в письме к главе итальянской автомобильной федерации заявляет, что информация собиралась, чтобы уличить Ferrari в применении запрещённых деталей, таких как гибкое днище, и не использовалась при разработке собственных машин.

Письма де ля Росы

Ключевой уликой для трибунала FIA стали электронные письма, которыми обменивались испанцы — гонщики McLaren Фернандо Алонсо и Педро де ла Роса. E-Mail были предоставлены суду самим Алонсо после предупреждения о возможных санкциях в случае сокрытия информации. В них гонщики обсуждают испытания агрегатов с использованием разработок Ferrari.

25 марта 2007 Педро де ла Роса прислал в письме своему партнёру Алонсо схему весового баланса «красной машины» с точностью до сотых долей.

Алонсо поинтересовался достоверностью данных:

Фернандо: Их развесовка меня удивляет, не знаю, можно ли на 100 % верить этим цифрам, но информация заслуживает внимания.
Педро: Вся информация из Ferrari очень надежна, она приходит от Найджела Степни, их главного механика — не знаю, какой там у него пост сейчас. Это он сообщил нам, что в Австралии Кими остановится на 18-м круге. Он — друг Майка Кохлена, нашего главного конструктора.

В другом письме Алонсо и де ля Роса обсуждали «шинный газ» Ferrari — состав газа, которым наполняют шины. Де ля Роса прислал партнёру состав газа и они обменялись мнениями о его использовании.

Фернандо:У них есть что-то еще, и не только в этом году. Есть ещё что-то, и это может послужить разгадкой; будем надеяться, что у нас будет возможность испытать газ на тестах, это же может стать приоритетным направлением разработок!
Педро: Согласен на 100 %, нам следует испытать эту штуку как можно скорее. Надо опробовать его, это же так легко!

Конфликт в McLaren

Фоном для разбирательства послужил трёхсторонний конфликт в команде McLaren между гонщиками Фернандо Алонсо, Льюисом Хэмилтоном и директором команды Роном Деннисом. Оба пилота весьма успешно выступали в 2007 году и боролись за чемпионский титул, команда не заявляла о предпочтении ни двукратному чемпиону Алонсо, ни новичку Хэмилтону. Тем не менее, Алонсо делал заявления о «некомфортности» среди британцев в британской команде.

На квалификации гран-при Венгрии 2007 года по указанию своего гоночного механика Алонсо придержал Хэмилтона в боксах, помешав ему успеть выехать на быстрый круг. Это помогло Алонсо остаться на поул-позишн. Отец Льюиса, и по совместительству его менеджер, Энтони Хэмилтон, подал протест в ФИА на действия Алонсо, вопреки мнению команды, не желавшей внутреннего разбирательства. ФИА наказала Алонсо перемещением на пять позиций вниз по стартовой решётке. Гонка была выиграна Хэмилтоном, который упрочил свой отрыв от Алонсо в чемпионате. Это значительно ухудшило отношения между гонщиками, несмотря на попытки Рона Денниса примирить их.

По сообщениям в прессе, между Алонсо и Деннисом состоялась эмоциональная дискуссия, в ходе которой Алонсо потребовал «приструнить» Хэмилтона и дать испанцу позицию «первого пилота». В противном случае Алонсо якобы угрожал обнародованием некоего компромата на McLaren.

По окончании года Алонсо и McLaren досрочно расторгли контракт. Флавио Бриаторе предложил Фернандо вернуться в Renault, 11 декабря испанец принял это предложение.

Комментарии

Макс Мосли

Макс Мосли, президент FIA, после разговора с Роном Деннисом после Гран-при Венгрии, заявил, что верит в невиновность команды.

Я знаю Рона сорок лет, и когда такой человек глядит мне в глаза и говорит, что ничего особенного не было, ему трудно не верить.

Мосли также подтвердил, что Деннис жаловался ему на шантаж со стороны Алонсо. Он пересказал прессе свой разговор с главой McLaren:

Деннис: Я только что говорил с Алонсо в моторхоуме, он сказал мне, что у него есть некая информация, и угрожал её опубликовать. Я сказал: ну давай, попробуй.
Мосли: Ты правильно ему сказал.
Деннис: Только у него ничего такого не может быть.
Мосли: Так это пустые угрозы?
Деннис: Да, пустые. Уверяю тебя, Макс, если бы было что-то такое, я бы так и сказал.

Флавио Бриаторе

Флавио Бриаторе, директор команды Renault, в интервью журналу Autosport резко эмоционально прокомментировал ситуацию, заявив, что McLaren заслуживают исключения из Формулы-1, а чемпионат 2007 года нелегитимен. Он также призвал пожизненно дисквалифицировать Степни и Кохлена.

Через несколько дней Бриаторе смягчил позицию, заявив, что был неправильно понят, и попросил журнал не публиковать более это интервью.

Обвинения в радиоперехвате

Кими Райкконен, в 2007 году перешедший из McLaren в Ferrari, заявил, что сотрудники McLaren проводили радиоперехват других команд. По словам гонщика, когда он был пилотом McLaren, он неоднократно был свидетелем того, как сотрудники McLaren прослушивают радиопереговоры сотрудников Ferrari и Renault, и даже разбирают их на совещаниях.

Финн не делал специального заявления для прессы, а только предупредил об этом своего нового босса, Жана Тодта. Тодт, в свою очередь, дал пресс-конференцию, на которой предал огласке свидетельство финна и подверг жёсткой критике McLaren. Однако Ferrari не стали подавать ещё одну жалобу, а FIA не нашла явного нарушения правил в прослушивании переговоров.

Вердикт FIA

Рассмотрев все обвинения и доказательства, представленные сторонами, 13 сентября апелляционный суд ФИА вынес вердикт:

• Факт промышленного шпионажа со стороны Найджела Степни и Майка Кохлена имел место. Информация, переданная Кохлену, является важной и использовалась на тестах, что следует из обмена письмами гонщиков.
• Команда McLaren лишается всех очков, уже заработанных или набранных после вступления решения в силу, и исключается из кубка конструкторов в 2007 году. Приз команды-победителя в случае побед гонщиков из McLaren вручаться не будет, и представитель от команды не будет подниматься на подиум.
• Команда McLaren должна выплатить штраф в размере 100 000 000 долларов США.
• Автомобиль McLaren следующего года должен будет пройти дополнительную проверку на предмет отсутствия в нём технологических решений, похищенных у Ferrari.
• Дисквалификация не распространяется на гонщиков команды, Фернандо Алонсо и Льюиса Хэмилтона. Они сохраняют все очки, набранные ими в личном зачёте чемпионата.

Пункт решения о проверке автомобиля позднее был отменен и команда была допущена до регистрации в чемпионате-2008 без него.

Обвинения против Renault

Уже по окончании сезона команда McLaren в свою очередь выдвинула претензии, на сей раз к команде Renault. FIA объявила, что Renault обладали данными о болидах McLaren 2006 и 2007 годов, в том числе о топливной и масляной системе, а также о конструкции гидравлических систем. В передаче этих данных подозревается техник Филип Маккерет, перешедший из McLaren в Renault.

FIA не приняла решения о дисквалификации команды, так как не было доказано, что эти сведения каким-то образом использовались против McLaren.

Ссылки

• [www.f1news.ru/memuar/2007/espionage/ Шпионский скандал в Формуле-1: Хронология]
• [www.f1news.ru/memuar/2007/espionage/wmsc.shtml Полный текст решения FIA]

Отрывок, характеризующий Шпионский скандал в Формуле-1

На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.