Шторм, Теодор

Теодор Шторм
Место рождения:	Хузум (Северная Фрисландия)
Место смерти:	Ханерау-Хадемаршен (Гольштейн)
Род деятельности:	немецкий писатель и поэт

Теодор Шторм (нем. Theodor Storm; 14 сентября 1817, Хузум — 4 июля 1888, Ханерау-Хадемаршен, Гольштейн) — немецкий прозаик и поэт.

Биография

Теодор Шторм в родном городе посещал латинскую школу, затем продолжил учёбу в Любекской гимназии. Выбрав направление юриспруденции, поступил в Кильский университет, затем изучал право в Берлинском университете. В 1843—1853 в родном городе начинает юридическую практику.

Шторм был патриотом родного края. Шлезвиг с Гольштейном были связаны с Датским королевством на условиях личной унии, входя в то же время в Германский союз. Датский король попытался в новой конституции закрепить неотделимость Шлезвига от Датского государства, что было воспринято населением (преимущественно — немцами) как посягательство на свою культурную и политическую автономию. Результатом стало восстание в герцогствах и последующая Датско-прусская война, Пруссия выступила в ней защитником прав немецкого населения.

Шторм после поражения войск восставших и восстановления статус-кво переезжает в знак протеста в Пруссию.

Только в 1865 году (Датская война 1864 г.) Шлезвиг обрёл независимость от Датского королевства, войдя, однако, практически сразу в состав Пруссии. Теодор Шторм наконец-то смог вернуться на родину.

Он работал вплоть до 1880 в судебной системе.

Творческая жизнь

Лирику Шторма, во многом продолжающую романтической традиции, отличают непосредственность и искренность чувства, музыкальность, фольклорная основа. Главные её темы — любовь, искусство, природа Шлезвиг-Гольштейна; многие стихотворения посвящены историческому прошлому родного края.

Новеллистика Шторма прошла определённый путь развития: от ранних «новелл настроения» («Иммензее», «Ангелика») Шторм приходит в 1870—80-е гг. к «новеллам действия». Социальная проблематика поздних, художественно наиболее совершенных новелл Шторма («Ханс и Хайнц Кирх») свидетельствует об усилении реалистических и антибуржуазных тенденций в его творчестве. Темы искусства («Поле-Кукольник») и исторического прошлого («Рената») связаны с основной для всего творчества Шторма темой гибели патриархального уклада. Высшее художественное достижение Шторма — новелла «Всадник на белом коне».

Известные работы

• Gedichte, 1852)
• Всадник на белом коне (Der Schimmelreiter, 1888)
• Aquis submersus (лат. «Поглощение водами») (1876)
• Иммензее (1849)

Литература

• Манн Т. Теодор Шторм // Манн Т. Собр.соч.: В 10 т.. — М., 1960. — Т. 10. — С. 14—36.

Ссылки

• Шторм, Ганс-Теодор-Вольдсен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/2781/ШТОРМ Энциклопедия Кольера]

Отрывок, характеризующий Шторм, Теодор

А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.