Эпиграммы Пушкина на Аракчеева

На одного из влиятельнейших вельмож эпохи царствования Александра I графа Аракчеева Пушкиным было написано две эпиграммы. По некоторым мнениям одна из них и послужила окончательной причиной южной ссылки поэта.

«В столице он — капрал…»

В 1819 году появляется двустишие (возможно, экспромт), которое с большой (но не стопроцентной) долей уверенности приписывают Пушкину. Стихотворение считается реакцией поэта на жестокое (в духе «Нерона») подавление бунта в военном поселении в г. Чугуеве 18 августа того же года.

В столице он — капрал, в Чугуеве — Нерон: Кинжала Зандова везде достоин он.

По свидетельству известного пушкиниста М. А. Цявловского существует четыре одинаковых записи эпиграммы:

1. «Чебоксарский сборник» (ЦГАЛИ — рукописная тетрадь без переплета, сейчас содержащая в себе 46 листов (первоначально их было больше), заполненная, ориентировочно, в 1825 году и представляющая собой сборник поэтов той эпохи. Среди прочего в сборник входят 28 стихотворений с указанием автором Пушкина (26 — полностью сохранившихся и 2 частично). Девятое из них — «Эпиграмма на А…».
2. «Деле по рапорту нижегородского коменданта о рядовом Брандте, объявившем, что он знает государственный секрет…», где Брандт доносит, что некий Зубов читал ему эти стихи, называя автором Пушкина, и приводит их дословно.
3. Принадлежавший С. Д. Полторацкому сборник «Рукописные стихотворения. Тетрадь I» (музей Пушкина) — вместе с другими пушкинскими стихами, но без указания автора.
4. Тетрадь Е. П. Ростопчиной (Пушкинский Дом) — частичная копия сборника Полторацкого.

«Всей России притеснитель…»

Вторая эпиграмма на Аракчеева, абсолютно точно принадлежащая Пушкину, была написана между 1817 и 1820 годами.

Всей России притеснитель, Губернаторов мучитель И Совета он учитель, А царю он — друг и брат. Полон злобы, полон мести, Без ума, без чувств, без чести, Кто ж он? Преданный без лести, <Бляди> грошевой солдат

«Без лести предан» — девиз аракчеевского герба. Под «блядью» имеется в виду Настасья Минкина — любовница Аракчеева. Последняя строка является отсылом к популярной в то время скабрезной песне «Солдат бедный человек…»

Пушкин о смерти Аракчеева

Однако у более зрелого Пушкина отставленный Аракчеев вызывал симпатию. Отзываясь на кончину Аракчеева, Пушкин писал жене: «Об этом во всей России жалею я один — не удалось мне с ним свидеться и наговориться»

Примечания

</div>

Ссылки

[feb-web.ru/feb/pushkin/critics/zsp/zsp-0282.htm Цявловский М. А. «В столице он капрал, в Чугуеве — Нерон…»: (Эпиграмма на Аракчеева)] (По книге Цявловский М. А. «Статьи о Пушкине». М.: Изд-во АН СССР, 1962. — С. 28—47.)

Отрывок, характеризующий Эпиграммы Пушкина на Аракчеева

– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.