Эрафия

Эрафия (Королевство Эрафия, англ. Erathia) — название вымышленной страны (Находится на континенте Антагарич), в которой происходят события компьютерных игр Heroes of Might and Magic III и Might and Magic VII: For Blood and Honor. Столица Эрафии — город Стедвик (англ. Steadwick). Другие важные города королевства — Хармондейл (англ. Harmondale) и Каменный Город (англ. Stone City). Последним известным правителем страны был генерал Морган Кендал (англ. General Morgan Kendal).

Согласно играм, Эрафия (Антагарич) - один из трех континентов на планете Энрот. Кроме Антагарича, на планете было еще два континента - Энрот и Джаддам. На своем континенте Эрафия граничила с Таталией (англ. Tatalia) и Крюлодом (англ. Krewlod) на западе, Бракадой (англ. Bracada) на юге, Эофолом (англ. Eofol) на востоке, Дейей (англ. Deyja) и Ав’Ли (англ. AvLee) на севере. Страна имеет выход к восточному морю. Также на северо-востоке расположен остров Вори, названный так в честь племён снежных эльфов, населяющих те холодные земли. Оттуда родом эльфийский герой Джелу (Гело), являющийся полукровкой (один его родитель был человеком, а другой — эльфом с Вори).

Эрафия упоминается также в других играх серии Might and Magic.

История

Основание Эрафии

Задолго до событий первой игры серии «Heroes of Might and Magic» империя Бракадуун (англ. Empire of Bracaduun) владела большей частью континента Антагарич (англ. Antagarich). После того, как империя была атакована и со временем уничтожена варварами западных пустошей под предводительством Тарнума, молодой рыцарь Рион Сердце Грифона (англ. Rion Gryphonheart) на её обломках основал Эрафию, построил крепости, в которых могли укрыться немногочисленные уцелевшие жители павшей империи и основал рыцарский орден, который поклялся защищать границы новой страны под его знаменем. Несколько лет спустя он повёл армию против кровожадных варварских орд. На руинах одной из отдалённых деревень он спас от пары огров женщину, которая, как выяснилось много позднее, оказалась давно потерянной сестрой Тарнума, и позже женился на ней. Она родила ему единственную дочь. В дальнейшем Рион убил Тарнума в поединке.

После нескольких лет мира демоны преисподней (англ. Underworld) во главе с герцогом Дизелиском (англ. Duke Deezelisk) напали на Эрафию в попытке уничтожить поверхностный мир. Король Сердце Грифона отразил эту угрозу, оттеснив демонов к их подземному логовищу и ослепив Дизелиска в поединке. Несколько десятилетий спустя Рион Сердце Грифона умер от неизвестных причин, и его душа была введена в рай. Однако Дизелиск, охваченный жаждой мести, приказал демону по имени Джорм (англ. Jorm) вторгнуться в рай и похитить душу Сердца Грифона. Тарнум, став бессмертным героем после своей смерти и подчиняясь приказу богоподобных Предков (англ. Ancestors), отправился на спасение души своего убийцы. Королева Эллисон (англ. Allison), дочь Риона Сердце Грифона и (не ведая того) племянница Тарнума, повела войска на завоевание подземного мира. После множества сражений в тёмном царстве Тарнум убил Джорма, а позднее и самого Дизелиска, позволив душе Риона навечно вернуться в рай.

Восстание

Болотные земли были завоёваны Эрафией, и когда на её трон взошёл очередной правитель из династии Грифоново Сердце, известный как Безумный Король, этот миролюбивый и не способный сопротивляться народ оказался в жестоком рабстве. По велению Предков и собственному чувству вины, Тарнум приходит в Болотные земли и организует восстание среди их жителей. Отчаявшиеся рабы, которых рыцари много лет мучили и убивали за малейшие проступки, всё больше присоединяются к Бессмертному Герою, по мере того как он побеждает злых эрафийских командующих, управляющих Болотными землями по приказу Безумного Короля.

Поняв, что полностью освободить Болотные земли может лишь открытая война против Безумного Короля Грифоново Сердце, Тарнум нанимает войска кровожадных варваров, предком которых он является. Освобождённые рабы основывают собственную страну на их исконных Болотных землях и называют её Таталия, что с их древнего языка означает «сообщество». В Эрафии происходит переворот, и на место своего отца-тирана восходит Нивен. От безысходности, Безумный Король Грифоново Сердце берёт всех, кто остался верен ему, и сталкивается в последней битве с объединёнными силами Тарнума и новоявленного короля Эрафии Нивена. В поединке один на один Тарнум и Безумный Король наносят друг другу смертельные раны. За день до того, как таталийцы собираются с почестями похоронить своего вождя, Бессмертный Герой незаметно покидает их, предоставив Таталию и её первого правителя Драгло самим себе.

Древесные Войны

После целого ряда столетий, о которых ничего не известно, между лесными эльфами АвЛи и Эрафией, которой правил Дэвид Сердце Грифона (англ. David Gryphonheart), разгорелась затяжная Древесная война (англ. Timber Wars) из-за массовых вырубок леса на границах этих стран. Примерно в то же время Эрафия обратила внимание на западные болота (англ. Mudlands). Благодаря тому, что варвары Крюлода перестали претендовать на эти земли, Эрафия поработила болотных жителей и получила доминирующее положение на западе Антагарича, а вместе с тем и на всём континенте.

Возрождение Эрафии

Много позже криганы Эофола сформировали союз с правителями подземелий Нигона и, после убийства королевы золотых драконов Ав’Ли, взяли штурмом Стедвик — впервые в истории Эрафии. Как раз в то время в Эрафию вернулась королева Катерина Железный Кулак (англ. Katherina Ironfist), жена короля Роланда и наследница Риона Сердце Грифона, приехавшая на похороны умершего отца Николаса. Ей удалось собрать армию, заключить союз с Гэвином Магнусом — правителем Бракады и эльфами Ав’Ли и освободить свою столицу от захватчиков. После этого Катерина получила послание от верховного лорда-командира Эофола Люцифера Кригана III, который требовал выкуп в сумму один миллион золотых за её мужа, которого взяли в плен криганцы. Катерина отказалась платить и попыталась освободить Роланда силой. К сожалению, его перевели в логово Ксенофекса в колонии Зод. В конце концов, отважным лордам из Хармондейла удалось пробиться к колонии в Стране Гигантов, убить Ксенофекса и освободить Роланда.

В это же время король Дейи по имени Финнеас Вилмар, желая получить для своей армии хорошего полководца, чтобы успешно напасть на Эрафию, поднимает в виде лича отца Катерины — короля Николаса Сердце Грифона. Однако тот не стал подчиняться приказам Вилмара и убил его, став новым королём Дейи. Николас собрал большую армию за счёт убитых в войне Нигона и Эофола с Эрафией. Прибывшие с Энрота некроманты Нимбус и Арчибальд Железный Кулак решили свергнуть воскресшего короля-мертвеца. Для этого Нимбус отправился на переговоры с королевой Катериной, где договаривается о союзе. Таким образом, объединённая армия Эрафии, Бракады, Ав’Ли и мятежников Дейи направилась свергать короля Риона.

Морган Кендалл выяснил и рассказал Катерине, что её отца отравил лорд Хаарт — уважаемый рыцарь, долгое время служивший Эрафии. Катерина придумала наказание Хаарту. Во время финального боя она, вместе с солдатами и Хаартом, ворвалась во дворец к королю-личу. В тронном зале они встретили её отца, и Катерина объявила личу Николасу Сердце Грифона, кто на самом деле был повинен в его смерти. Лич убил Хаарта, после чего Катерина освободила с помощью свитка его дух. Война закончилась.

Несколько месяцев спустя Спорные Земли, находящиеся между Эрафией и Ав’Ли, провозгласили себя независимыми. Однако на это быстро отреагировали королева Катерина и король эльфов Элдрих Парсон. Бунт был подавлен. Однако напряжение между странами возросло. Правителем Хармондейла, что в Спорных Землях, стал лорд Маркхэм. После того, как он отрёкся от власти в пользу неизвестной четвёрки героев, произошли вооружённые конфликты эрафийцев и авлийцев. Конфликт пытались остановить новые лорды и судья Хармондейла — Грей. После его неожиданной смерти и избрания нового судьи по имени Брендан Фейрвезер, предложенного Бракадой, между Эрафией и Ав’Ли был подписан мирный договор. Спорные Земли были признаны независимыми.

Война с Эофолом за Клинок Армагеддона

После смерти Ксенофекса Люцифер Криган захватил трон Эофола и, ведомый видениями духа Ксенофекса, приказал своему слуге — получеловеку Ксерону — собрать ингредиенты для создания меча, способного предать весь мир огню. Несмотря на противостояние элементалей, Ксерону, при помощи пленённого провидца Дэвона Слина, удалось собрать три нужных компонента. Ксерон заставил верховного кузнеца Антагарича, бывшего мага по имени Хазандар, выковать Клинок Армагеддона. Тем временем Эрафия и Авли, узнав об этом, собрали свои армии чтобы вторгнуться в Эофол и остановить Ксерона. К ним присоединились элементали и другие порождения Измерений Стихий, возглавляемые Тамаром. В решающей битве Ксерон был побеждён, а Клинок попал в руки Катерины. Роланд и Катерина передали клинок эльфу Джелу, который пробился к Крилаху, стольному граду Эофола, и убил Люцифера Кригана III. Вскоре после этого криганцы в Антагариче разбились на разрозненные кланы, которых позже полностью уничтожат войска Эрафии.

Нашествие Мутаре

Королева Катерина отреклась от трона Эрафии и уплыла с мужем в Энрот, оставив страну на временное попечительство Моргану Кендаллу, пока не будет выбран новый правитель. Однако спустя год после этих событий Эрафия вновь подверглась нападению. Полчища различных драконов, порабощённых новоиспечённой королевой Нигона — Мутаре, обрушились на страну вместе с владыками подземелий. К ним присоединились таинственным образом вернувшиеся на Энрот Ксерон, Аксис и группа криганцев. Однако Тарнум — герой, обречённый Предками на бессмертие, — смог победить Мутаре и загнал её обратно в подземелья, где она нашла смерть от рук другого героя.

Гибель Энрота

Некоторое время спустя, Джелу, узнав о существовании Ледяного Клинка, отправился на остров Вори, чтобы уничтожить его и Клинок Армагеддона, ведь, по преданию, столкновение обоих мечей в бою означало конец света. Но Ледяной Клинок был выкраден одной из наложниц короля варваров Килгора по имени Киджа (англ. Kija). В итоге, судьба свела Джелу и Килгора на поле брани. Попытки Джелу остановить короля варваров привели к тому, что то самое пророчество, которое он пытался предотвратить, сбылось — во время битвы Клинки Джелу и Килгора скрестились, и огромный взрыв поглотил всю планету Энрот. Эта катастрофа позже получила название Судный День или Расплата (англ. Reckoning).

Возрождение Эрафии в Аксеоте

Некоторым жителям Эрафии удалось сбежать в новый мир, Аксеот, через открывшиеся магические порталы. Лорд Лисандер, пытаясь собрать останки великой нации Эрафии и вернуть ей былое величие, основал новое королевство под названием Палаэдра, но несмотря на желание его подданных, он отказался принять титул короля, считая, что королём должен быть лишь истинный наследник династии Сердце Грифона. Но затем объявился некий сэр Вортон, который начал утверждать, что в нём течёт кровь королевского рода Сердце Грифона. В качестве доказательства Вортон вынул из ножен меч короля Сердца Грифона, который был зачарован таким образом, что только истинные потомки первого короля могли достать меч. Считая, что Вортон — самозванец, Лисандер пустился на поиски доказательств этого. Он обнаружил, что Вортон — сын бывшего оруженосца династии Сердца Грифона. Вортону удалось создать копию меча, чтобы обмануть народ Палаэдры. В финальной битве между Лисандером и Вортоном Лисандеру удалось достать истинный меч Сердца Грифона из ножен и расколоть в дуэли с Вортоном поддельный клинок, доказав тем самым, что он и есть наследник на трон (сам Лисандер об этом не знал, будучи сиротой).

Сын Катерины и Роланда, Николай, также спасся с погибшего Энрота и попал на Аксеот. Он стал нищим и безработным, живущим на континенте Риш. Однако неизвестные герои смогли устроить его работать в цирк. В этом заметна злая ирония судьбы: ведь в детстве, когда Николай ещё был принцем Энрота, он любил смотреть цирковые представления.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Эрафия

Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.