Этническое самосознание

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Этни́ческое самосозна́ние или этни́ческая иденти́чность — эмоционально-когнитивный процесс осознания принадлежности человека в какой-либо этнической общности[1][2]; является проекцией на сознание людей существующих этнических связей, и проявляется в виде этнонима. Один из видов социальной идентификации. В переписях населения и других видах массового статистического учёта используется как основной этнический определитель[1].

Этническое самосознание основывается на противопоставлении «мы-они», общности происхождения и исторической судьбы, генеалогических преданиях, участии в каких-либо исторических событиях, представлениях о «родном языке» и «родной земле». На поздних стадиях развития общества, большую роль в формировании развитии этнического самосознания играет национальная интеллигенция[1].





Этническое самосознание и этническая идентичность

В российской науке существуют различные взгляды на тождественность и различия терминов самосознание и идентичность. Исторически, для глоссария отечественных исследователей со второй половины 1940-х годов более традиционно использование термина «этническое самосознание», введённое в научный оборот П. А. Кушнером. Это понятие в дальнейшем широко использовалось в этнографии при разработке советской теории этноса Ю. В. Бромлеем, В. И. Козловым и др. Проникновение в русскоязычную научную терминологию «этнической идентичности» связано с появлением в конце 1980-х переводных работ западных исследователей, причём в большей степени это коснулось таких дисциплин как этнопсихология, социология, политология. Э. Г. Александренков показал, что в основном определения двух терминов повторяют друг друга, а смена терминологии вызвана лишь обращением к иным (часто междисциплинарным) исследованиям, что не мешает плодотворному использованию ранее бытовавшего термина[3]. В то же время, Т. Г Стефаненко считает этническую идентичность более широким понятием, включающим эмоционально-ценностное отношение человека к своей этнической принадлежности (хотя в известных определения этнического самосознания эта составляющая содержится), другие исследователи считают что «этническое бессознательное» входит в «идентичность», но не относится к «самосознанию»[2].

Этническое самосознание как этнический определитель

Уже в 1876 году на Петербургском международном статистическом конгрессе было установлено, что для точного определение национальности опрашиваемого необходимо выяснить его самосознание, при этом устранив всякое давление на опрашиваемого со стороны государственных органов, однако последняя оговорка мешала этому принципу закрепиться в практике переписей населения. К середине XX века в странах, вместе составляющих 74 % населения Европы, признак самосознания не использовался в переписях для определения этнического (национального) состава[4]. Ещё в 1949 году этнограф П. И. Кушнер указывал, что «в капиталистическом обществе свободное выявление национального самосознания сопряжено с такими трудностями для представителей „неполноправных“ народностей и этнических групп, что пользоваться национальным самосознанием как основным этническим определителем при народных переписях и массовых опросах было бы крайне опрометчиво»[5]. Тот же автор указывает, что национальное (этническое) самосознание относится к «субъективным» признакам, тогда как «объективными» признаками принадлежности к той или иной этнической единице является язык, культурные особенности, религия. В СССР с 1926 года самосознание используется как этнический определитель, хотя ответы опрашиваемых относительно своей национальности подвергались обработке и приводились в соответствие с утверждённым перечнем национальностей.

Напишите отзыв о статье "Этническое самосознание"

Примечания

  1. 1 2 3 Этнические и этно-социальные категории: Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 6:. — М.: ИЭА РАН, 1995.
  2. 1 2 Науменко, 2003, с. 350.
  3. Александренков, 1996.
  4. Терлецкий, 1949, с. 145.
  5. Кушнер, 1951, с. 47—48.

Литература

См. также

Отрывок, характеризующий Этническое самосознание

– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.