1,1" Mark 1/1

1,1" Mark 1/1
Тип:	Зенитное орудие
Страна:	США
История службы
Годы эксплуатации:	с 1940
На вооружении:	U.S. Navy
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
История производства
Конструктор:	U.S. Navy Bureau of Ordnance
Годы производства:	с 1934
Характеристики
Масса, кг:	4800
Длина, мм:	3037
Длина ствола, мм:	2100
Калибр, мм:	28
Угол возвышения:	от −15° до +110°
Угол поворота:	360°
Скорострельность, выстрелов/мин:	150 (темп стрельбы) 100 (практическая)
Начальная скорость снаряда, м/с	820
Прицельная дальность, м:	5800
Максимальная дальность, м:	6770
Вид боепитания:	магазины на 8 патронов

1,1" Mark 1/11,1" Mark 1/1

1,1" Mark 1/1 — автоматическое зенитное орудие калибра 28 мм, разработанное в 1930-х годах Бюро вооружений американских ВМС. Производилось в виде счетверённой механизированной установки, применялось в начале Второй мировой войны американским флотом, как средство ближней ПВО кораблей. Известно под неофициальным названием «Чикагское пианино». Недостатки орудия, в частности, ненадёжность, большой вес и сравнительное небольшое поражающее действие снаряда, привели к его постепенной замене на 40-мм орудия «Бофорс» шведской разработки, производившиеся в США по лицензии.

История создания

В конце 1920-х годов американские специалисты по вооружению пришли к выводу о необходимости разработки новых средств ближней ПВО кораблей, взамен состоявших на вооружение крупнокалиберных пулемётов Браунинг M2. Предполагалось заменить их на более дальнобойные автоматические орудия с большей мощностью снаряда. Первые образцы 28-мм зенитных автоматов были испытаны в начале 1930-х годов и в 1934 году Государственный оружейный завод получил заказы на производство орудия. Однако ввиду выявившихся проблем с технической надёжностью, орудия начали поступать на флот лишь в 1940 году.

Нехватка этих автоматов привела к ограниченному использованию их флотом. На крупных кораблях устанавливалось от 4 до 12 счетверённых установок, на эсминцах 1 − 2. Боевое применение 1,1" Mark 1/1 было не слишком успешным и когда в США развернулось массовое производство «Бофорсов», превосходивших «Чикагские пианино» во всех отношениях, эти орудия начали постепенно заменять. Тем не менее, на ряде малотоннажных кораблей они использовались до конца войны.

Орудие стреляло снарядом массой 416 г (общий вес патрона 862 г), эффективная дальность оценивалась в 2750 м. Скорости наводки колебались от 24° до 30° в секунду для установок разных модификаций.

Литература

Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — 403 с. — ISBN 0-87021-459-4.

Отрывок, характеризующий 1,1" Mark 1/1

«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.