San Francisco Naval Shipyard

Военно-морская верфь Военно-морская верфь Сан-Франциско англ. San Francisco Naval Shipyard Страна СШАСША Штат КалифорнияКалифорния Координаты 37°43′32″ с. ш. 122°22′08″ з. д.37.7256056° с. ш. 122.3689417° з. д. / 37.7256056; -122.3689417    Площадь 2,6 км² Показать/скрыть карты

San Francisco Naval Shipyard (Военно-морская верфь Сан-Франциско, исторические названия — Hunters Point Drydocks, Hunters Point Naval Shipyard) – верфь, расположенная в Хантерс-Пойнт, юго-восточной части Сан-Франциско (шт. Калифорния). Основана в 1870 году как коммерческое предприятие, имевшее два сухих дока. В конце XIX — начала XX вв. приобретена и перестроена компанией Union Iron Works, затем приобретена компанией Bethlehem Shipbuilding и переименована в Hunters Point Drydocks. В 1940 году верфь выкуплена ВМФ США и преобразована в военно-морскую базу. В 1974 году судостроительные мощности переданы в аренду коммерческому предприятию. Военно-морская база закрыта в 1994 году.

История

Первые доки компании были вырублены в монолитной скале, имели длину около 300 метров и к 1916 году считались самыми большими доками в мире. Глубина бухты в районе доков составляла 20 метров. Размеры доков позволяли строить крупнейшие в мире военные корабли и пассажирские лайнеры. В начале XX века путём отсыпки грунта береговая линия Хантерс-Пойнт была удлинена в сторону бухты Сан-Франциско.

Между Первой и Второй мировыми войнами доки были арендованы ВМФ США. В это время главной военно-морской базой на Тихоокеанском побережье США была верфь в Маре-Айленд, однако из-за сильного заиления она была пригодна в основном для кораблей с небольшой осадкой. В 1920 году в Сан-Франциско состоялись слушания Конгресса по вопросу о военно-морских базах западного побережья США, где было предложено перебазировать Тихоокеанский флот в Хантерс-Пойнт.

В начале Второй мировой войны возникла необходимость в значительном расширении судостроительных и ремонтных мощностей в регионе Сан-Франциско, и в 1940 году ВМФ США выкупил верфь у частных владельцев, переименовав его в Hunters Point Naval Shipyard и превратив в главную верфь западного побережья. Позднее верфь была переименована в Тreasure Island Naval Station Hunters Point Annex (Военно-морская база Трешер-Айленд, подразделение в Хантерс-Пойнт). В первой половине 1940 годов значительно увеличилась численность персонала верфи и объём судостроительных и других работ для нужд ВМФ. После войны верфь оставалась военно-морской базой и выполняла коммерческие заказы, а в 1974 году была передана в аренду коммерческой судоремонтной компании.

В послевоенные годы верфь была тесно связана с программой атомных исследований. Ядерные компоненты первой атомной бомбы были погружены на крейсер CA-35 «Индианаполис» для отправки в Тиниан именно в Хантерс-Пойнт. До 1969 года в Хантерс-Пойнт находилась Радиологическая лаборатория ВМФ США (англ. Naval Radiological Defense Laboratory, самая большая военная лаборатория США по прикладным атомным исследованиям. На верфи проходили радиологическую дезактивацию корабли, участвовавшие в ядерных испытаниях в рамках операции «Кроссроудз».

В 1994 году в соответствии с программой BRAC (Base Realignment and Closure) военно-морская база в Хантерс-Пойнт была закрыта. Проводятся обширные рекреационные мероприятия по очистке территории от промышленных отходов и загрязнений, вызванных работой тепловых электростанций.

Существуют планы строительство в Хантерс-Пойнт нового стадиона футбольной команды «Сан-Франциско Форти Найнерс».

См. также

• Список судостроительных предприятий США
• en:Rosie the Riveter/World War II Home Front National Historical Park
• en:Hunters Point Shipyard development

Ссылки

• [yosemite.epa.gov/r9/sfund/r9sfdocw.nsf/ViewByEPAID/CA1170090087?OpenDocument HUNTERS POINT NAVAL SHIPYARD CALIFORNIA EPA ID# CA1170090087] U.S. Environmental Protection Agency pages on Hunters Point site.
• [www.hunterspointshipyard.com Renaissance of the Hunters Point Shipyard] Hunters Point Naval Shipyard Redevelopment Agency.

Отрывок, характеризующий San Francisco Naval Shipyard

– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.