Алексеев, Евгений Николаевич

Евгений Алексеев
Гражданство:	СССР СССР
Дата рождения:	22 марта 1919(1919-03-22)
Место рождения:	г. Москва
Дата смерти:	2005(2005)
Место смерти:	г. Москва, Россия
Команды Локомотив ЦСКА ВВС МВО Тренировал команды ЦСКА сборная СССР Динамо М. Спартак Ногинск Личные награды и достижения Медали Чемпионаты Европы Золото Прага 1947

Евгений Николаевич Алексеев (22 марта 1919—2005) — советский баскетболист и баскетбольный тренер.

Карьера

Родился в Москве в рабочей семье. В три года остался сиротой. После детского дома был принят семьёй дальних родственников.

Окончив школу в 1935 году, работал слесарем на Московском пищевом комбинате. В 1939 году окончил Школу тренеров института физкультуры (ГЦОЛИФК), а в 1940 году — Краснознаменный военный факультет при Государственном центральном институте физической культуры в Москве.

Выступал за команду «Локомотив», в составе которой, участвуя в первом клубном чемпионате СССР 1937 года, стал бронзовым призёром, затем в 1938 — серебряным призёром, а в 1939 году — чемпионом СССР.

В 1940 году перешёл в ЦСКА.

С началом Великой Отечественной войны на фронте. Был награждён орденом Красной Звезды.

В 1944 году возобновились чемпионаты СССР по баскетболу. В 1945 году в Тбилиси ЦДСА впервые завоевала титул чемпиона СССР.

В 1947 году в Праге (Чехословакия) сборная СССР впервые участвовала в чемпионате Европы. В финале чемпионата советские баскетболисты разгромили хозяев — сборную Чехословакии, и стали чемпионами Европы. За эту важную победу в числе первых почетное звание заслуженного мастера спорта СССР получил капитан сборной Евгений Алексеев.

В 1949 году по воле командующего авиацией Московского военного округа и спортивного мецената Василия Сталина команда ЦДКА в полном составе была переведена в клуб ВВС МВО и усилена игроками из других клубов страны. В составе этой команды в течение последующих четырёх лет Е.Алексеев становился бронзовым призёром (1949, 1950), вице-чемпионом (1951) и чемпионом СССР (1952). В 1950 и 1951 году — финалист Кубка СССР.

Тренерская карьера

В 1953 году Е. Н. Алексеев завершил спортивную карьеру и, с перерывом в один год, до самого выхода в отставку 14 лет работал главным тренером мужской команды ЦСКА. Под его руководством ЦСКА шесть раз подряд становился чемпионом СССР, дважды выигрывала Кубок Европейских чемпионов. Его ведущие игроки в составе сборной Москвы дважды побеждали в Спартакиадах народов СССР. В 1960 году Е. Н. Алексеева пригласили работать со сборной СССР. В финальной стадии олимпийского турнира в Риме (Италия) наши спортсмены сумели одолеть сильных соперников из Италии и Бразилии, и, уступив лишь традиционно очень сильным американцам, завоевали серебряные олимпийские медали.

В 1960 году Е. Н. Алексееву было присвоено почетное звание заслуженного тренера СССР.

А в 1961 году тренеры сборной С. Спандарян и Е. Алексеев привели сборную команду СССР к победе на чемпионате Европы в Белграде.

Выйдя в отставку в 1967 году в звании майора, Е. Н. Алексеев продолжал тренировать. Несколько лет работал главным тренером мужской баскетбольной команды «Динамо» (Москва), которая дважды становилась бронзовым призёром чемпионата СССР (1975, 1976). Под руководством тренеров Е. Алексеева и Д. Берлина женская команда «Спартак» (Ногинск) трижды (1977, 1981, 1982) выиграла «Кубок Лилиан Ронкетти», а в 1978 году стала чемпионом СССР.

Семья

Супруга Е. Н. Алексеева Л. В. Алексеева (Ракевич) — заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР, также посвятила всю жизнь баскетболу. Воспитал двух дочерей.

Ссылки

• [www.biograph.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=21:alekseeven&catid=2&Itemid=29 Е. Н. Алексеев]

Отрывок, характеризующий Алексеев, Евгений Николаевич

Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.