Амбонцы

Амбонцы (другое название — амбоинцы, самоназвание — оранг-амбон) — народ, относящийся к амбоно-тиморской группе, проживающий на востоке Индонезии на Амбонских островах и юго-западе острова Серам, входящих в состав Молуккских островов. Также проживают на островах Ява, Новая Гвинея (в провинции Ириан-Джая) и некоторых других районах Индонезии. Кроме того, около 35 тысяч амбонцев проживают в Нидерландах. Общая численность народа на конец ХХ века составляла 600 тыч. человек, из которых 350 тыс. проживало на Молукках. Большая часть — горожане.

Язык

Между собой общаются на диалекте мелаю-амбон малайского языка, мусульмане также используют диалекты амбонского языка южно-молуккской подгруппы, относящейся к центрально-австронезийской группе австронезийской языковой семьи.

Религия

По религиозным взглядам делятся приблизительно поровну на христиан-реформаторов и мусульман-суннитов. Отношения между адептами обеих конфессий здесь традиционно были по-соседски мирными, основанными на союзе общин пела, что на амбонском означает «друг». Так пишет в своей книге «Население Молуккских островов» (Москва, 1976) А. М. Членов. Однако он же упоминает о столкновениях амбонцев с другими этносами на религиозной почве. Напряжение нарастало и вылилось в 1998 году в [asiapacific.narod.ru/countries/indonesia/island_fire.htm межконфессиональный конфликт] на Амбоне, жертвами которого вплоть до сегодняшнего дня стали тысячи людей. В условиях практически гражданской войны люди вынуждены были переселяться в лагеря беженцев, через столицу острова, Амбон, была проведена линия, разделяющая его мусульманскую и христианскую части (Spyer 2002: 31). Проблема не урегулирована, и религиозный вопрос по сей день стоит остро, как, впрочем, и в других районах Индонезии.

История

Амбонцы относятся к так называемым колониальным этносам. Образовались в XVI—XIX веках в результате смешения коренного населения Амбона и Западного Серама — торгового этноса хитуанцев, с иммигрантами индонезийцами и европейцами. В XV—XVI веках здесь под властью султаната тернатцев сложился крупнейший центр торговли пряностями, захват которого стал целью колонизаторов, которыми в начале XVI века были португальцы, а вначале XVII века — голландцы.

Амбонцы сопротивлялись голландской колонизации до начала XIX в., что после, однако, не помешало им помогать голландцам в завоевании Малайского архипелага и подавлении восстаний местных этносов против колонизаторов. Вследствие своей дальновидной политики амбонцы добились привилегированного положения в Индонезии уже с середины XIX в. Многие из них европеизировались, приняли христианство, разбогатевшие горожане юридически были приравнены к господствующим колонизаторам, состояли у них на государственной и военной службе. За подобную лояльность властям амбонцев прозвали «черными голландцами».

За время войны за независимость Индонезии в 1945—1949 годах большие группы амбонцев, особенно военнослужащие колониальной армии, эмигрировали в Нидерланды и Новую Гвинею.

Основные занятия

В настоящее время амбонцы считаются одним из наиболее развитых народов Индонезии, относятся к классу местной интеллигенции. В основном занимаются производством на продажу таких пряностей как гвоздика и мускатный орех, а также саго. Развито рыболовство, огородничество, такие ремесла как гончарное, кузнечное, оружейное, судостроительное, резьба по черепаховому панцирю и перламутру, изготовление декоративных поделок из бутонов гвоздики, плетение коробов и циновок из полосок пальмового листа. Традиционно служат в армии и управленческом аппарате.

Социальная организация

Амбонцы живут традиционными сельскими общинами, называемыми негрии возглавляемыми старостой — раджой. Общины разделяются на территориально-родственные группы — соа, объединяющие, в свою очередь, патрилинейные роды — мата рума. Браки заключаются только внутри конфессиональных групп. Для амбонцев традиционно было характерно патрилокальное брачное поселение (Cooley 1962: 102). Отношения между членами общины регулируются традиционными нормами поведения - адатом, исходящими от обычаев предков. Сейчас адат по большей части решает вопросы по семейному, наследственному, земельному праву, а также по выборам на руководящие посты (Cooley 1966: 140).

Культура и быт

Традиционные сельские поселения амбонцев расположены на берегу и имеют линейную планировку. Жилища наземные, каркасно-столбовые.

Одежда

Мужчины одеваются по европейскому стилю, лишь на праздники одевают короткие кофты-баджу. Женщины же носят традиционные розовые и голубые саронги и белые баджу длиной до колена.

Пища

Основу рациона амбонцев составляет каша из сагового крахмала, овощи, рыба. Жители острова Амбон кроме того имеют доступ к привозному рису.

Музыка

У амбонцев богатый музыкальный фольклор, впитавший в себя многие европейские музыкальные элементы, — например, амбонская кадриль и песни-лагуамбон, которым аккомпанируют скрипка с гавайской гитарой. Из традиционных музыкальных инструментов можно назвать гонг, барабан, флейту и эолову арфу.

Литература

• Бернова А. А., Членов М. А. 1999. Амбонцы. Народы и религии мира / Глав. ред. В. А. Тишков. М.: Большая Российская Энциклопедия. С. 67.
• Членов М. А. 1976. Население Молуккских островов. М.: Наука.

• Cooley F. L. 1962. Ambonese Kin Groups. Ethnology 1/1: 102—112.
• Cooley F. L. 1966. Altar and Throne in Central Moluccan Societies. Indonesia 2: 135—156.
• Spyer P. 2002. Fire without Smoke and Other Phantoms of Ambon's Violence: Media Effects, Agency, and the Work of the Imagination. Indonesia 74: 21—36.

Отрывок, характеризующий Амбонцы

И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.