Война за независимость Индонезии

Война за независимость Индонезии
Танкист индийского танкового полка осматривает лёгкий танк Marmon-Herrington CTLS индонезийских националистов, захваченный британскими войсками в ходе боёв за Сурабаю
Дата	17 августа 1945—27 декабря 1949
Место	Ост-Индия
Причина	Стремление Индонезии к независимости
Итог	Признание независимости Республики Индонезия
Противники
Индонезия Нидерланды Японские военнопленные Британская империя: Великобритания Великобритания Британская Индия Британская Индия
Командующие
Сукарно Судирман Абдул Харис Насутион Сухарто Сэр Филипп Кристинсон Симон Спур Хубертус ван Мук
Силы сторон
100 000 солдат 120 000 солдат
Потери
ок. 80 000 убитыми 556 солдат убитыми, 1393 ранеными; ок. 25 000 убитыми и ранеными

Война за независимость Индонезии — вооружённый конфликт между Индонезией с одной стороны и Голландией и Великобританией с другой. В результате войны была признана независимость Индонезии. Война за независимость Индонезии обошлась голландцам в 25 тысяч убитых и раненых военнослужащих, индонезийцам — примерно в 80 тысяч (по другим данным, опубликованным в голландской печати^[где?] — до 300 тысяч индонезийцевК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)), англичанам — в 556 человек убитыми и 1393 ранеными.

Предпосылки

Индонезия входила в состав голландской колониальной империи. Несколько веков она несла тяжкий колониальный гнёт, что не нравилось самим индонезийцам. В начале XX века в Голландской Ост-Индии возник ряд националистических партий, боровшихся за независимость государства. В 1913 году возникла партия «Индише партай». В 1918 году была предпринята очередная попытка обеспечить государству независимость и появилась новая националистическая партия. Правительство Голландии на этот раз решило поступить другим образом, и пригласило индонезийскую молодёжь в Голландию для дальнейшего обучения с целью «вырастить» из них покорное голландцам индонезийское правительство. Однако в 20-е годы XX века теперь уже коммунизм в Индонезии приобрёл много сторонников и стал самым важным политическим движением. Симпатизировавшая индонезийским коммунистам голландская компартия проводила агитации в поддержку Индонезии и требовала признать её независимость. Но после восстания на Яве 1926-1927 годов тысячи индонезийских коммунистов были арестованы и отправлены в концлагеря.

К тому времени Сукарно, один из студентов, отправленных в Голландию, вернулся обратно в Индонезию и занял руководящую должность^{[обтекаемые выражения]}. Во Вторую мировую войну он активно сотрудничал с японцами, помогал им, надеясь на то, что они предоставят свободу Индонезии. Большинство солдат родом из Ост-Индии к тому времени польстились лозунгом «Азия для азиатов» и не оказывали сопротивления. Японцы с лёгкостью оккупировали регион, не предоставив Индонезии никакой независимости.

После капитуляции Японии 15 августа 1945 года индонезийские патриоты во главе с Сукарно решили провозгласить независимость государства. Ситуация сложилась подходящая: ослабленная войной Европа не имела достаточных сил для подавления мятежа, население по-прежнему поддерживало идею независимости.

Ход войны

Начало войны. Вторжение англичан

17 августа 1945 года Сукарно в одностороннем порядке провозглашает независимость Индонезии. Великобритания решила поддержать Голландию в борьбе против мятежа. Это объясняется тем, что после Второй мировой в Индонезии осталось много английских военнопленных, и их следовало вернуть, кроме того на островах находилось множество капитулировавших японцев, которых нужно было депортировать в Японию. 29 сентября того же года английские части высадились в городе Батавия (совр. Джакарта). В Индонезии они столкнулись со многими проблемами: с отсутствием транспорта, неприязнью местного населения, местными военными группировками, воюющими со всеми, в том числе и друг с другом. В таких условиях английский генерал Кристинсон решил не вступать в войну с самопровозглашённой республикой, признав де-факто её существование. Однако 4 октября в Батавии высадились части голландской армии. Они начали уничтожение всех местных группировок. В их цели также входило переподчинение Индонезии Голландии. Начало расти количество вооружённых столкновений. На Суматре началась партизанская война. Затем, с более широким размахом, она началась и на Яве. 10 октября попал в засаду и был уничтожен патруль Великобритании. В тот же день начался штурм города Семаранг, принадлежавшего индонезийцам. В штурме приняли участие японские военнопленные. 15 октября город пал, и многие индонезийские военные отступили в джунгли. 25 октября в город Сурабая была введена английская пехотная бригада с целью разоружения местного населения, но им было оказано сопротивление. Отдельные стычки переросли в уличные бои. 27 октября в городе английские власти ввели осадное положение. 28 октября в Сурабаю вошли голландские колониальные части. С этого дня по всей стране резко увеличилось количество стычек. 9 ноября из Индии, подчинённой Великобритании, прибыли первые индийские колониальные части, сражавшиеся за англичан и голландцев. 10 ноября с моря Сурабая была обстреляна корабельной артиллерией, потом английские истребители совершили ряд налётов на кварталы города, удерживаемые индонезийцами, после чего начался генеральный штурм. 25 ноября бойцы Сукарно покинули Сурабаю и отступили в джунгли. 3 марта 1946 года союзниками на острове Бали был высажен десант. К весне этого же года англичане начали сворачивать свои силы. 20 мая последние британские военнопленные покинули мятежное государство. Солдаты Великобритании отправились на родину.

Первая колониальная война, или первая полицейская акция

В октябре 1946 индонезийское правительство начало вести переговоры с голландцами. Переговоры завершились 25 марта 1947 года подписанием Лингаджатского соглашения. Голландия признала существование Индонезийской республики де-факто. В конце мая Голландия обращается к Индонезии с требованием передать в её руки всё политически-военное управление страной. Из-за этого в Джакарте начинается политический кризис. В июне Сукарно издал декрет о вступлении всех вооружённых формирований на территории Индонезии в Национальную Армию Индонезии и отвергает требования голландцев. 20 июля Голландия разрывает Лингаджатские соглашения и нападает на Индонезию. В индонезийской истории это событие получило название «Первая колониальная война», а в голландской — «первая полицейская акция». Начались массовые авианалёты голландцев на Индонезию. Только 22 июля было совершено 15 налётов на Чиребон. 4 августа голландцы высадили десант в центре Явы. Шли ожесточённые бои. 9 декабря 1947 года на острове Ява голландские военные уничтожили несколько сот мирных жителей, за что впоследствии правительство Нидерландов попросило извинения. В начале 1948 года «полицейская акция» начала терпеть неудачиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Голландия потеряла ряд территорий^{[обтекаемые выражения]}. Меж тем в войну вмешалась ООН. 17 января были подписаны Ренвилльские соглашения. Был вновь на короткий промежуток времени установлен мир. Голландия продолжала блокаду Индонезии. 18 сентября того же года произошло вооружённое восстание в стане индонезийцев. Восстала компартия Индонезии в городе Мадиун (см. Мадиунский мятеж). Оперативные действия «Силаванги» пресекли бунт. Были уничтожены все представители компартии.

Вторая колониальная война, или вторая полицейская акция

Заметив ослабление Индонезии, Голландия решила раз и навсегда захватить Ост-Индию. 19 декабря началась т. н. «Вторая колониальная война», или «вторая полицейская акция». В тот же день на аэродроме Магуво был высажен голландский десант численностью 2500 человек. Операция для индонезийцев оказалась столь неожиданной, что сопротивление не оказывалось. В 15.00 была захвачена столица Индонезии. Сукарно был схвачен и отправлен в Батавию на самолёте. 24 декабря голландцы захватили остров Ява. 25 декабря была захвачена половина Суматры. Индонезийцами был созван Чрезвычайный кабинет. Сопротивление на Яве к тому времени возглавил Насутион. К февралю 1949 все голландские войска были загнаны в города индонезийскими партизанами. Усилилось давление на Голландию со стороны ООН. В августе было подписано перемирие.

Итог

С 23 августа по 2 ноября 1949 года в Гааге проходила мирная конференция. 27 декабря 1949 года Индонезия была признана независимым государством под названием Соединённые Штаты Индонезии, входящим в состав Нидерландско-Индонезийского Союза. Часть Новой Гвинеи по прежнему оставалась под протекторатом Голландии. В результате войны Голландия потеряла значительные территории в Юго-Восточной Азии и потерпела серьёзное поражение, понеся значительные потери. Индонезия добилась независимости.

Отрывок, характеризующий Война за независимость Индонезии

– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.