Анда (Нижегородская область)
| Село
Анда
|
А́нда — село в Сергачском районе Нижегородской области, единственный населённый пункт Андинского сельсовета[1].
Название села происходит от реки, на берегу которой оно находится.
Содержание
Название
 |
Эта статья или раздел нуждается в переработке. Пожалуйста, улучшите статью в соответствии с правилами написания статей.
|
Слово «А́нда» произошло от мордовского (эрзянского) «андома» — «кормящая», так как по берегам реки до XVII века располагались бортные угодья — важный источник существования Мордвы. Считается, что первопоселенцами деревни (тюркского происхождения) стали казанские татары.
История
В 1620 году источник фиксирует наличие в Курмышском уезде на реке Анде татарской деревни Токбулатовой, причём это упоминание содержится в документах 1804 года, относящихся к процессу разрешения проблем землепользования служилых татар в деревне Анде 17 века, что и позволяет идентифицировать Токбулатову с современной Андой. В 1620 году Токбулатова отмечена как уже существующая деревня, где имеется 13 дворов под общим предводительством Конгилды Корзичева. В октябре 1620 эти 13 домохозяев и ещё 17 человек получают пустоши близ Токбулатовой, и всего там становятся 30 служилых татар. Изложенное означает, что Токбулатова (Анда) возникла задолго до 1620 года, и её основателем можно считать некоего Токбулата, которого в деревне нет в 1620 году, а её служилых татар к тому времени возглавляет упомянутый К. Корзычев. Тогда же землями в Анде располагал Богдан мурза Мустафин, о чём позволяет судить грамота Михаила Федоровича, жаловавшего ему в 1620 году дополнительные 60 четвертей в запьянье на диком поле под названием Анда. Токбулатова будет фигурировать в источниках после 1639 года[2].
Известно, что в 1620 году близ нынешнего села были владения татарина Богдана Мустафина. В «отказах» Богдану мурзе Мустафину сказано, что «именем Михаила Федоровича» он получает земли за службу на реке Сытине в Запьянье на Диком поле в размере 60 четвертей. Кроме того, ему тогда же были выделены земли «Залесного стана пустоши».
К концу XVIII века в А́нде было 64 двора и 409 жителей (из них 200 мужчин, 209 женщин). Наличие мечети и собственных имамов документально зафиксировано с 1790 года, когда на средства крестьян был возведен храм, ставший центром религиозной жизни деревни. Салих Исангулов и Сабин Салеков «исправно отправляли духовные требы», находясь на содержании общины и получая по 60 рублей в год. В 1821 году в соборную мечеть по указу Оренбургского Духовного собрания имамом был назначен Алий Биккулов 31 года. Он находился на этом посту достаточно долго.
В 1862 г. общество избрало муллой Шарафетдина. Уважаемый имам достойным образом исполнял свои обязанности. Число прихожан к тому времени увеличилось, и возникла необходимость избрать образованного человека в помощники Ш. Невретдинову. Поэтому в 1868 г. вторым муллой был определен в мечеть Аксян Ишмуратов. Вести службу было доверено так же и отцу первого имама — Невретдину Сюбуранкулову. В то время (начиная 1822 г.) азанчеем прихода являлся Жедихан.
Конец XIX века ознаменовался активным строительством новых культовых сооружений. В апреле 1887 г. губернскими властями были утверждены чертежы для возведения в Анде второй соборной мечети. Вскоре, около 1889 г., часть мусульман решила выстроить третью мечеть. Однако муллы первого и второго приходов высказали своё несогласие с этим решением. В своем обращении к властям имамы указывали на то, что община «не содержит уже существующие мечети в должном порядке», а инициатором постройки выступает азанчей, желающий удовлетворить свои амбиции.
Тем не менее, к 1898 г., мусульмане имели уже в своем распоряжении три храма. Их посещало более 2000 верующих. Духовными лидерами общины являлись: в первой мечети — прежний мулла Ш. Невретдинов; во второй — братья Насибулла и Юсип Аксяновы; в третьей — сын азанчея первого прихода Шарафетдин Жедиханов (1860 года рождения). Имамы активно занимались религиозным образованием подрастающего поколения. Здесь в конце 70-х гг. действовало мектебе с числом учащихся 15 человек. Кроме него при мечети действовала, созданная по решению земства, женская школа с обучением девочек рукоделию.
Известные уроженцы
- Фаттахов, Лотфулла Абдульменович (1918—1981) — татарский художник.
Напишите отзыв о статье "Анда (Нижегородская область)"
Примечания
- ↑ [www.government.nnov.ru/?id=25605 Населённые пункты Сергачского района]
- ↑ Монография доктора исторических наук, профессора исторического факультета Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского С. Б. Сенюткина (1954—2004 годы) «История татар нижегородского Поволжья с последней трети XVI до начала ХХ веков».
Ссылки
- [www.anda.5w.ru/ История Села]
- [shubino-video.ru/2016/06/26/mechet-v-sele-anda/ Мечеть в селе Анда]
| ||||||
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Анда (Нижегородская область)
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
