Арменопул, Константин
| Константин Арменопул | |
| Κωνσταντίνος Ἁρμενόπουλος | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: |
Византия |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Константин Арменопул или Гарменопул[1] (1320 — ок. 1385) — византийский юрист, происходивший из армянского рода известного в Византии с XI века[2]. Занимал в городе Салоники одну из высших судебных должностей в Византийской империи.
Константин Арменопул наиболее известен за его «Εξάβιβλος»[3] (1344—1345) — «Шестикнижие», книгу законов в шести томах, которая охватывает широкий круг византийских правовых источников. Его труд был впервые издан в 1540 году в Париже на греческом, после чего получил широкое признание на подконтрольных Османской империи Балканах. Затем издана в 1547 году на латыни под названием «Heksabiblos», в 1564 году немецкое издание под названием: «Hexabiblos». В русском переводе книга была впервые напечатана в 1831 под названием: «Перевод Ручной книги законов, или так называемого Шестикнижия, собранного отовсюду и сокращенного достопочтенным номофилактом и судьею в Фессалонике Константином Арменопулом; при чем прилагается и Ручная книга о браках, сочиненная Алексием Спаном : [в 2 ч.]», перевод заново сделан с Венецианского издания. Книги Арменопула были переведены гораздо раньше на русский, например, в библиотеке Троицко-Сергиевской лавры[4] сохранились две рукописи, одна начало XVIII в. (июнь 1706 года)[5] написана Даниилом Матвеевым[6], другая вторая половина XVIII в.[7] Большой Московский собор в 1667 году ссылался на сочинение Константина Арменопула.
Арменопул в «ЭСБЕ»
В конце XIX — начале XX века «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» так описывал этого человека на своих страницах:«Гарменопул (Константин Harmenopulos, у нас официально Арменопул) — последний византийский юрист, имя которого сохранила история, автор Шестикнижия (о котором см. Византия и Бессарабские законы). Заключительные титулы Шестикнижия, „о разных канонах или правилах“ и „о значении слов“, представляют собой переработку последних двух титулов Дигест. Из статей, приложенных Г. к своему Шестикнижию, наиболее обширной является „Έπιτομή των θείων καί ίερων κανόνων“, то есть сокращение канонов, напечатано оно в „Jus graeco-romanum“ Leunclavii. Некоторые сочинения Г. остаются в рукописях. О жизни его достоверно известно только то, что он жил в середине XIV в. и был номофилаксом и верховным судьей в Фессалониках.»
Напишите отзыв о статье "Арменопул, Константин"
Примечания
- ↑ Арменопул // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ А.П Каждан. Армяне в составе господствующего класса Византийской империи в 11-12 вв. Стр 99 ч.27 Арменопулы. АН АрмССР 1973 г.
- ↑ [books.google.ru/books?id=J_ELAAAAYAAJ&printsec=frontcover&dq=Hexabiblos&hl=ru&sa=X&ei=kBSGUc7KCMOm4gSVsYHICQ&redir_esc=y#v=onepage&q=Hexabiblos&f=false Const. Harmenopuli Manuale legum, sive, Hexabiblos: cum appendicibis et …]
- ↑ [old.stsl.ru/manuscripts/index.php?col=5&gotomanuscript=192 Фундаментальное собрание библиотеки МДА.]
- ↑ [old.stsl.ru/manuscripts/medium.php?col=5&manuscript=192&pagefile=192-0001 Рукопись — Епитоми божественных и священных правил, бывшая от всечестнаго севаста и законохранителя и судии фессалоническаго господина Константина Арменопола]
- ↑ [www.slovarus.ru/?di=275167 Исторический словарь ДАНИИЛ МАТВЕЕВ]
- ↑ [old.stsl.ru/manuscripts/medium.php?col=5&manuscript=193&pagefile=193-0003 Сочинения Константина Арменопула (рукопись) : в 2 т. Т. 2]
Отрывок, характеризующий Арменопул, Константин
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
