Асканий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Асканий
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аска́ний (др.-греч. Ἀσκάνιος, лат. Ascanius) — персонаж древнегреческой и римской мифологии[1]. Сын Энея, которому вместе с отцом удалось спастись из захваченной греками Трои[2]. По версии Аппиана, Асканий — сын Энея и Лавинии и родился уже в Италии[3].

Согласно Вергилию, Юл (Iulus)— второе имя Аскания, сына Энея[4]. Имя Юл толковалось как изменённое имя Ил[5] (связанное с Илионом); либо изменённое Иовис[6]. По другой версии, Юл — это старший из детей Аскания, который уступил власть Сильвию и был наделён священной силой и почётом[7].

Основал Альба-Лонгу в Лации[8] после 30 лет правления[9], из-за знамения со свиньей[10]. В классический период род Юлиев возводил своё происхождение к Юлу, а через него и Энея — к Венере. У Аскания был сын Сильвий, у которого, в свою очередь, родился сын Брут Троянский.

По другой версии, вместе с Астианактом основал Скепсис, переселив жителей из Палеоскепсиса, его род долго правил в Скепсисе[11]. Основал город Асканию в Троаде[12].

Напишите отзыв о статье "Асканий"



Примечания

  1. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.678-679; Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 тт. — Т. 1. — С. 192.
  2. Дионисий Галикарнасский. Римские древности. I. 47. 5
  3. Аппиан. Римская история. I. 1
  4. Вергилий. Энеида II 681 и др.
  5. Вергилий. Энеида. I. 267; Аппиан. Римская история. XIV. 68.
  6. Аврелий Виктор. Происхождение римского народа 15, 5, по Катону и Цезарю Старшему
  7. Дионисий Галикарнасский. Римские древности. I. 70. 3-4
  8. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. VII. фр.5
  9. Вергилий. Энеида. I. 270
  10. Дионисий Галикарнасский. Римские древности. I. 56. 5; 66. 1.
  11. Страбон. География. XIII. 1. 52. 607.
  12. Николай Дамасский. История. Фр.26 Якоби

Ссылки


Отрывок, характеризующий Асканий

Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.