Барбара, Агата

Агата Барбара мальт. Agatha Barbara<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Мальты
15 февраля 1982 года — 15 февраля 1987 года
Предшественник:	Альберт Хизлер, и.о.
Преемник:	Пол Швереб, и.о.
Рождение:	11 марта 1923(1923-03-11) Заббар, Мальта
Смерть:	4 февраля 2002(2002-02-04) (78 лет) Заббар, Мальта
Партия:	Лейбористская партия

Агата Барбара (Agatha Barbara, 11 марта 1923, Заббар, Мальта — 4 февраля 2002, Заббар, Мальта) — мальтийский государственный и политический деятель, президент Мальты в 1982—1987 гг.

Биография

Начала свою рабочую деятельность учительницей в школе (1942—1947). С 1946 г.активно увлеклась политикой и вступила в Лейбористскую партию. В 1947 г. стла членом исполкома Лейбористской партии Мальты и была избрана в Палату представителей Мальты, став первой женщиной-депутатом этой страны. Впоследствии она являлась депутатом всех без исключения созывов мальтийского парламента вплоть до своего добровольного ухода из депутатского корпуса в 1982. В 1955 г. получила портфель министра образования и культуры, став первой мальтийской женщиной-министром. Провела реформу образования, направленную на его большую доступность для широких слоев населения. В 1958 г. правительство лейбористов пало и Барбара покинула свой пост.

Была активным борцом за независимость Мальты. Пропагандируя эту идею, совершила многочисленные визиты в страны Западной Европы и США, а также неоднократно выступала по этому вопросу в ООН. В 1958 г. была приговорена к тюремному заключению за участие в манифестациях против британского владычества на Мальте.

В 1971 г. лейбористы вновь смогли сформировать правительство, в котором опять получила портфель министра образования и культуры. Большое внимание на этом посту она уделяла дальнейшей реформе в этой области, направленной, прежде всего, на создание системы технического образования.

В 1974—1981 гг. — министр труда, занятости и социального обеспечения (с 1976 — труда, социального обеспечения и культуры), также выполняя функции заместителя премьер-министра. Достигла заметных успехов в деле повышения социальных гарантий рабочих, снижения уровня безработицы. Внесла значительный вклад в развитие музейного дела на Мальте. Как представитель социалистической партии, боролась за секуляризацию культурной жизни Мальты.

В 1982—1987 гг. — Президент Мальты, стала первой женщиной на Мальте, занявшей пост избранного главы государства. Активно занималась организацией благотворительной деятельности.

Портрет размещен на серии мальтийских банкнот 1986 года выпуска.

Источники

www.doi.gov.mt/EN/islands/presidents/barbara_agatha.asp

Отрывок, характеризующий Барбара, Агата

– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?