Белоносов, Александр Дмитриевич

Александр Дмитриевич Белоносов
Дата рождения:	1872(1872)
Место рождения:	Сысертский Завод, Екатеринбургский уезд, Пермская губерния, Российская империя
Гражданство:	РСФСР РСФСР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1919(1919)
Место смерти:	Шумиха, Челябинский уезд, Челябинская губерния, РСФСР

Белоносов Александр Дмитриевич (1872, Сысертский Завод, ныне Свердловская область — 1919, Шумиха, при возвращении домой из Иркутской тюрьмы) — русский революционер, организатор и идейный руководитель первой социал-демократической организации в Шумихе (ныне Курганская область).

Биография

Александр Белоносов родился в 1872 году в посёлке Сысертский Завод Сысертской волости Екатеринбургского уезда Пермской губернии (ныне город Сысерть Сысертского городского округа Свердловской области), в семье кузнеца.

Рано потеряв родителей, Александр устроился на местный Сысертский завод. Позднее перебрался в Екатеринбург. Увлекся революционной деятельностью. В 1902 году вступил в РСДРП. В годы первой русской революции принимал активное участие в революционной борьбе в Челябинске. После того разгрома челябинской организации социал-демократов перебрался в Шумиху, работал машинистом водокачки на реке Миасс (которая протекает в пригороде Шумихи), и одновременно продолжал революционную работу. Создал подпольную организацию РСДРП.

С началом восстания чехословаков, Белоносов пытался наладить связь с большевиками города Челябинска которые ушли в подполье, но был арестован и отправлен в Александровский централ.

В 1919 году был освобождён восставшими рабочими вместе со другими заключёнными Иркутской тюрьмы. Погиб при возвращении домой, по некоторым данным — от истощения.

Память

В городе Шумихе в честь Александра Белоносова названа улица в восточной части города.

• Улица им. А.Д. Белоносова

Ссылки

• [nasha-shumiha45.ucoz.ru/vipuski/Nomer_41.pdf 1917-1919-е года в Шумихе]

Отрывок, характеризующий Белоносов, Александр Дмитриевич

Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.