Беляков, Михаил Васильевич

Михаил Васильевич Беляков
Дата рождения	1895(1895)
Место рождения	город Малая Вишера, Новгородская область
Дата смерти	1978(1978)
Место смерти	Киев
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1918-?
Звание
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Михаил Васильевич Беляков (1895—1978) — генерал-майор Советской Армии, участник Гражданской и Великой Отечественной войн.

Биография

Михаил Беляков родился в 1895 году в городе Малая Вишера (ныне — Новгородская область). В 1918 году он пошёл на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Участвовал в боях Гражданской войны. После её окончания Беляков продолжил службу в Красной Армии.

В 1930-е годы Беляков окончил Военную артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского. В 1938 году он был назначен на должность начальника Подольского артиллерийского училища. 31 октября 1938 года Белякову было присвоено воинское звание комбрига. Летом 1940 года он был направлен в Германию на должность помощника военного атташе посольства СССР в Германии Максима Алексеевича Пуркаева. После отзыва Пуркаева в Москву Беляков исполнял обязанности военного атташе посольства СССР в Германии.

С августа 1943 года гвардии полковника Беляков находился в частях действующей армии на фронтах Великой Отечественной войны. Командовал сначала артиллерией 3-й гвардейской танковой дивизии, а впоследствии — 3-го гвардейского танкового корпуса. Участвовал во всех боевых операциях корпуса, организовывал артиллерийскую поддержку. Корпусная артиллерия особо отличилась во время боёв на территории Германии на завершающем этапе войны. Беляков лично выезжал на передовую и руководил действиями артиллерийских частей. В тех боях артиллерия корпуса нанесла немецким войскам большие потери в боевой технике и живой силе.

После окончания войны Беляков продолжил службу в Советской Армии. Ему было присвоено воинское звание генерал-майора артиллерии. После увольнения в запас Беляков проживал в Киеве. Умер в 1978 году, похоронен на Лукьяновском военном кладбище Киева.

Был награждён двумя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й степени и рядом медалей.

Отрывок, характеризующий Беляков, Михаил Васильевич

– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.