Бернштейн, Рудольф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рудольф Бернштейн
Награды:

Рудольф Бернштейн (нем. Rudolf Bernstein; 29 февраля 1896, Берлин — 6 октября 1977, Берлин) — немецкий коммунист, деятель Коминтерна, кинематографист.





Биография

Рудольф Бернштейн учился в еврейской школе для мальчиков в Берлине, в 1906—1912 годах посещал гимназию, затем получил торговое образование. В 1915 году был призван на восточный фронт, в октябре 1918 года дезертировал, участвовал в братании с русскими солдатами.[1]

В начале 1919 года вступил в Союз Спартака и Независимую социал-демократическую партию Германии, впоследствии в 1920 году — в Коммунистическую партию Германии. Был женат на Марте Бернштейн, сестре-близнеце антифашистки Эльзы Имме. Дочь Ханна Подымахина родилась в 1924 году.[2]

В 1925 году Бернштейн перешёл на партийную работу, руководил различными партийными организациями, в 1933 году работал в правлении КПГ в Доме Карла Либкнехта[de] секретарём отдела.[3] Являлся депутатом окружного собрания от КПГ в Берлине.

После поджога Рейхстага в 1933 году Бернштейн был арестован и без суда и следствия содержался в заключении в полицейской тюрьме на Александерплац, тюрьме Шпандау и концентрационном лагере Зонненбург[en]. Привлекался в качестве свидетеля на процессе против Георгия Димитрова. В 1934 году Бернштейну с семьёй удалось бежать в СССР, где он работал в Коминтерне.

В 1943 году Рудольф Бернштейн получил звание капитана РККА, в 1945 году был назначен редактором «Австрийской газеты» (Österreichische Zeitung) в Вене. В 1947 году вернулся в Берлин и был назначен начальником отдела в ЦК СЕПГ.

В 1950 году Бернштейн выступил директором с немецкой стороны совместной с СССР кинопрокатной компании Progress Film-Verleih.[4] 1 октября 1955 года был назначен первым директором Государственного киноархива ГДР[en] и занимал эту должность до апреля 1958 года.

Похоронен на Центральном кладбище Фридрихсфельде.

Сочинения

  • Folterhölle Sonnenburg. Tatsachen- und Augenzeugenbericht eines ehemaligen Schutzhäftlings. Verlag der Internationalen Roten Hilfe Zürich / Paris 1934

Напишите отзыв о статье "Бернштейн, Рудольф"

Примечания

  1. [www.dra.de/online/hinweisdienste/kurzinformationen/1weltkrieg.pdf Sendung Kampfgenossen — Weggefährten, die Städte — die Schüsse von Dannenberg vom 2. November 1967]
  2. [www.drafd.de/files/drafd_info_02_12.pdf DRAFD-Information 12/2002, S.14]
  3. [library.fes.de/pd/www.pds-online.de/disput/2001/783.htm library.fes.de]
  4. [einestages.spiegel.de/static/topicalbumbackground/2127/aufstand_der_nackten.html Aufstand der Nackten]

Ссылки

  • [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363%3B-1424.html?ID=239 Биография  (нем.)]

Отрывок, характеризующий Бернштейн, Рудольф

Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.