Бибра, Эрнст фон
Поделись знанием:
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
| Эрнст фон Бибра | |
| Ernst von Bibra | |
 Эрнст фон Бибра | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Эрнст фон Бибра (нем. Ernst von Bibra; 1806-1878) — немецкий путешественник, естествоиспытатель и писатель XIX века.
Биография
Эрнст фон Бибра родился 9 июня 1806 года в городе Швебхайме в земле Бавария[1].
Находясь в Нижней Франконии, изучал сперва право в Вюрцбургском университете, однако затем серьёзно увлёкся естественными науками и в особенности химией[2].
В 1849 году учёный отправился в путешествие по Южной Америке, где в меру своих возможностей, отдался изучению Бразилии и Чили (где обогнул по суше мыс Горн), которые, согласно ЭСБЕ: «исколесил вдоль и поперек»[2].
По возвращении в Германию, Бибра поселился в городе Нюрнберге, где продолжал научную деятельность вплоть до самой своей кончины. Он неоднократно выставлял на всеобщее обозрение собранные им в походах этнографические коллекции. Свою деятельность, как писатель, учёный начал опубликовав свои путевые заметки.[1].
Эрнст фон Бибра скончался 5 июня 1878 года в Нюрнберге.
Библиография
Список трудов
- Chemische Untersuchungen verschiedener Eiterarten: und einiger anderer krankhafter Substanzen.. Berlin, Albert Förstner 1842 (c. 2003 Elibron Classics)
- Chemische Untersuchungen über die Knochen und Zähne des Menschen und der Wirbeltiere. Schweinfurt, 1844 (2003 Elibron Classics)
- Hülfstabellen zur Erkennung zoochemischer Substanzen. Ferdinard Enke, Erlangen, Druck von E. Th. Jacob 1846.
- Untersuchungen über die Krankheiten der Arbeiter in den Phosphorzündholzfabriken. Erlangen 1847
- Die Ergebnisse der Versuche über die Wirkung des Schwefeläthers. Erlangen, Emil Harless, Ernst von Bibra 1847
- Die Wirkung des Schwefeläthers in chemischer und physiologischer Beziehung. Emil Harless, Ernst von Bibra
- Chemische Fragmente über die Leber und die Galle. Braunschweig 1849
- Untersuchung von Seewasser des Stillen Meeres und des Atlantischen Ozeans (Liebig-Woehlers), Annalen der Chemie und Pharmazie, Band 77 (1851)
- Die Algodon-Bay in Bolivien. K.K. Hof- und Staatsdruckerei, Vienna 1852 (75-116 p. plates. 37 cm. Series: Akademie der Wissenschaften, Vienna. Mathematisch-naturwissenschaftliche Klasse. Denkschriften, Bd. 4, 2. Abh.)
- Beiträge zur Naturgeschichte von Chile, Wiener Denkschriften, Mathem.-Naturw. Klasse, 1853, II
- Reisen in Südamerika. 2 Bände, Mannheim 1854
- Vergleichende Untersuchungen über das Gehirn des Menschen und der Wirbeltiere. Verlag von Basserman & Mathy, Mannheim 1854
- Die Narkotischen Genussmittel und der Mensch. Nürnberg, Verlag von Wilhelm Schmid, 1855 /Leipzig, Wiesbaden 1983 / English Plant Intoxicants: A Classic Text on the Use of Mind-Altering Plants ISBN 0-89281-498-5 Healing Arts Press, Rochester, Vermont 1995
- Der Kaffee und seine Surrogate. Sitzungsberichte der Akademie der Wissenschaften in München 1858
- Die Getreidearten und das Brot. Nürnberg 1860, 1861
- Erinnerungen aus Südamerika. 3 Bände, Leipzig 1861 (2007, ISBN 978-3-86503-045-0)
- Die Schmuggler von Valparaiso. Aus den Südamerikanischen Erinnerungen des Ernst, Freiherrn v. Bibra. S. 2-20 No. 79 Deutsche Jugendhefte, Druck und Verlag der Buchhandlung Ludwig Auer Pädagogische Stiftung Cassianeum in Donauwörth, c. 1920
- Die Schmugglerhöhle. Aus den Südamerikanischen Erinnerungen des Ernst, Freiherrn v. Bibra. S. 20-26 No. 79 Deutsche Jugendhefte, Druck und Verlag der Buchhandlung Ludwig Auer Pädagogische Stiftung Cassianeum in Donauwörth, c. 1920
- Aus Chile, Peru und Brasilien. 3 Bände, Leipzig 1862
- Die Bronzen und Kupferlegierungen der alten und ältesten Völker, mit Rücksichtnahme auf jene der Neuzeit. Verlag von Ferdinand Enke, Erlangen 1869.
- Über einen merkwürdigen Blitzschlag, Gaea, Bd. 5, 1869.
- Über den Blitz, Gaea, Bd. 6, 1870.
- Über alte Eisen- und Silberfunde. Nürnberg, Richter & Kappler 1873 (2003 Elibron Classics)
- Über die Gewinnung des Silbers aus Cyansilberlösungen, und über die Reduction von Clorsilber. - Barth 1876
- Ein Juwel. Leipzig 1863
- Reiseskizzen und Novellen. Jena ; Leipzig : Costenoble, 1864
- Tzarogy. Jena ; Leipzig : Costenoble, 1865 (3 Bände)
- Ein edles Frauenherz. 1866, 2nd Ed., Jena 1869 (2003 Elibron Classics, 3 Bände)
- Die Schatzgräber. Bände Jena : Costenoble, 1867
- Aus jungen und alten Tagen : Erinnerungen. Jena : Costenoble, 1868
- Abenteuer eines jungen Peruaners in Deutschland. Jena 1870
- Die Kinder des Gauners. Nürnberg 1872
- Hieronimus Scottus : ein Zeitbild aus dem 16. u. 17. Jahrhundert Bände. Berlin, 1873
- Wackere Frauen. Jena 1876
- Die neun Stationen des Herrn v. Scherenberg. Jena 1880[1]
Напишите отзыв о статье "Бибра, Эрнст фон"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Ernst von Bibra (нем.) (Проверено 7 июля 2011)
- ↑ 1 2 Бибра Эрнст // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. (Проверено 7 июля 2011)
Отрывок, характеризующий Бибра, Эрнст фон
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
