Бож-Али

Бож-Али
Бож-Iела
Жанр	комедия
Основан на	пьеса «Падение Бож-Али»
Автор	Абдул-Хамид Хамидов
Режиссёр	Руслан Хакишев
Актёры	Зулейхан Багалова Муталип Давлетмирзаев; Альви Дениев; Асет Исаева; Юсуп Идаев.
Длительность	120 мин
Страна	СССР СССР
Язык	чеченский
Год	1965

«Бож-Али́» (первоначально «Падение Бож-Али») — спектакль, премьера которого состоялась 1 мая 1965 года в Чеченском государственном драматическом театре. Спектакль стал классикой чеченского театра, и уже полвека Чеченский драматический театр открывает им каждый театральный сезон.

Действующие лица и первые исполнители ролей

• Бож-Али — Муталип Давлетмирзаев;
• Зулай, жена Бож-Али, доярка, передовик производства — Тамара Алиева;
• Сутарби, спекулянт — Альви Дениев;
• Майма, знахарка и гадалка — Асет Исаева;
• Абубешар, дядя Бож-Али — Яраги Зубайраев;
• Бабаци — Хулимат Мустапаева;
• Рамзан, парторг — Юсуп Идаев.

Сюжет

Картина 1

Бож-Али приходит в себя после похмелья (его уволили с работы и он заливает горе). К нему домой приходит за долгом Сутарби, вернувшийся из заключения. Поняв, что денег у Бож-Али нет, он пытается забрать в залог ковёр. Однако Бож-Али отнимает ковёр и выгоняет гостя.

Домой после работы приходит его жена. Бож-Али спрашивает у неё, когда он вчера пришёл домой. Она рассказывает, что домой её муж не приходил: его средь бела дня принесли его ближайшие родственники. Бож-Али очень расстроен, но не своим пьянством, а тем, что его «застукали».

Зулай рассказывает о своей работе: она хочет поменяться коровами с другой дояркой, у которой результаты работы хуже, чтобы повысить их надои. Но её идея не находит поддержки у мужа.

Начинается гроза. К Зулай приезжает Рамзан. Он просит её передать Бож-Али просьбу вывезти сено, пока оно не намокло под дождём. Поначалу Бож-Али не желает ехать, но Зулай удаётся уговорить его. Сама же идёт на ферму проведать своих коров.

Картина 2

Доярки собираются на перерыв. С криками и стонами приходит Бирлант: её лягнула корова. Она отказывается от помощи своих коллег, потому что собирается обратиться к Майме. Майма уже продала Бирлант приворотное зелье и теперь её ухажёр без ума от Бирлант.

Зулай и Бирлант договариваются поменяться коровами. Зулай утверждает, что сможет через год получать от своих новых коров столько же молока, сколько от нынешних. Зулай и Бирлант заключают пари.

Картина 3

Домой, громко ругаясь, приходит возмущённый Бож-Али. Ему предложили работать водовозом. Он считает это предложение оскорбительным для такого опытного водителя, как он.

Входит Майма. Она жалуется Бож-Али на его жену: Зулай говорила, что Майма своими гаданиями морочит людей, обещала написать о ней статью в газету. На это Бож-Али отвечает: не надо рассказывать людям, что Бож-Али водится с бесами. Майма, осыпая Бож-Али проклятиями и грозя наслать на его дом всевозможные напасти, убегает.

Приходит с работы Зулай. Бож-Али выговаривает ей за визит к Майме: она вдова его дяди, старая женщина, нужно иметь к ней уважение.

Зулай спрашивает, почему он не приехал на работу. Это возмущает Бож-Али. Он требует, чтобы жена больше не говорила ему об этом — никто из его предков не был водовозом, и он не будет.

Бож-Али узнаёт, что Зулай обменяла своих коров. Он высказывает недовольство, что жена сделала это не посоветовавшись с ним. Зулай уходит в клуб на вечеринку, несмотря на возмущение Бож-Али.

Приходит Сутарби с мешком и оставляет его на хранение у Бож-Али. Сутарби жалуется, что не может решить свои проблемы с уходом на пенсию. Он просит содействия Бож-Али по устройству на какое-нибудь доходное место. Бож-Али возражает: ещё месяца не прошло со времени возвращения Сутарби из заключения. После беседы оба отправляются на поиски работы.

Картина 4

Бож-Али поздно ночью усталый приходит домой. Зулай, съёжившись в кресле, ждёт его возвращения. Бож-Али объясняет, что ездил по колхозам искать работу.

Зулай замечает кольцо на пальце Бож-Али. Муж поясняет, что это кольцо дала ему вдова. В ответ на просьбу жены не шутить так, он отвечает: ничего удивительного, есть по меньшей мере два десятка женщин, желающих выйти за него. Супруги ссорятся. Бож-Али поясняет, что он пошутил. Но Зулай оскорблена до глубины души. Она уходит из дома.

С криками радости приходит Майма. Она узнала, что Зулай ушла от Бож-Али, и пришла в этом убедиться. Бож-Али сообщает, что собирается жениться повторно и просит одолжить 200 рублей на свадьбу. У Маймы вдруг портится настроение и самочувствие. Она клянётся, что у неё нет таких денег. Бож-Али вдруг «вспоминает», что Сутарби хочет жениться на Майме. Растроганная приятной новостью она одалживает деньги.

Приходит Сутарби. Бож-Али просит одолжить деньги на свадьбу. Сутарби обещает их дать при условии, что Бож-Али продаст товар, который лежит в мешке, оставленном у Бож-Али.

Они перебирают кандидатуры потенциальных невест. Выбор падает на Бабаци из соседнего села. После совместной попойки они отправляются на смотрины.

Картина 5

Бож-Али и Сутарби приходят на вечеринку в соседнее село. Бож-Али делает предложение Бабаци. Она его отвергает. Бож-Али снова и снова повторяет своё предложение, но Бабаци непреклонна. Недовольный Бож-Али становится резок, за Бабаци вступаются присутствующие. Напряжение нарастает, пока, наконец, не завершается потасовкой.

Избитый и перевязанный Бож-Али сидит дома. Приходит Майма, покрасившая волосы. Бож-Али отговаривает её выходить замуж за Сутарби и возвращает одолженные у неё деньги. Майма осматривает раны, рассказывает Бож-Али о необходимых лечебных процедурах, каждая из которых вызывает ужас у Бож-Али и от каждой он отказывается. Бож-Али жалуется на слух: после драки у него стреляет в ухе. Чтобы вылечить его Майма наливает в ухо горячее масло. Бож-Али с криками и проклятиями вскакивает. После препирательств Майма осыпает его проклятиями и убегает.

Вбегает Сутарби. Он пытается что-то сказать Бож-Али, но следом входит милиционер. Бож-Али возвращает оставленный у него мешок Сутарби. Милиционер уводит Сутарби.

Входит Абубешар. Он выговаривает Бож-Али за то, что он позволил себя избить и зовёт с собой мстить обидчикам. Когда Бож-Али отказывается, Абубешар заявляет о разрыве всех отношений с племянником и уходит.

Приходит Зулай, интересуется здоровьем Бож-Али. Она принесла ему поесть. Бож-Али извиняется перед ней и просит вернуться.

История

Спектакль поставлен по пьесе Абдул-Хамида Хамидова «Падение Бож-Али». Первым постановщиком спектакля был режиссёр Пётр Харлип. В премьере были задействованы лучшие артисты чеченской сцены. Спектакль оказался настолько удачным, что зрители буквально стонали от хохота, а от оваций, казалось, вот-вот обрушатся своды зрительного зала. На следующий день газеты пестрели восторженными откликами, смысл которых был в том, что подобный спектакль мог бы украсить любой театр России.

Зулейхан Багалова вспоминала:

«Бож-Али» смотрели все. Женщины приходили с грудными детьми, в зале можно было увидеть даже людей в инвалидных колясках. 300 аншлагов за год! Люди не могли насытиться этим зрелищем. Хохот в зале стоял такой, что слышно было даже на улице. А однажды Сутарби прикрикнул со сцены во время спектакля на женщину, которая пришла с ребёнком, но вскоре, увлечённая игрой актёров, совершенно перестала следить за своим шалуном: «Женщина, смотри за своим ребёнком!»... Я видела, как одного дядечку с большим животом увезла «скорая»... Где-то после третьего акта у него от смеха что-то там защемило в животе.

Фразы из спектакля стали крылатыми и разошлись на цитаты. За исполнителями ведущих ролей в спектакле прочно закрепились имена персонажей, которых они сыграли. Например, после этого спектакля Альви Дениева, сыгравшего роль спекулянта Сутарби, всегда называли именем сыгранного им персонажа. То же самое относится к Раисе Гичаевой, которая исполнила роль Маймы и ряду других артистов.

В 1967 году на Всесоюзном конкурсе новых драматических произведений спектакль был награждён дипломом III степени. Режиссёр-постановщик спектакля Мималт Солцаев, актёры Муталип Давлетмирзаев, Зулейхан Багалова, Альви Дениев удостоены почётных дипломов Министерства культуры СССР и Всероссийского театрального общества.

Спустя почти полвека с момента первой постановки, продолжает с успехом ставиться на сцене Чеченского драматического театра. Пьеса была переведена на турецкий, арабский, кумыкский, лакский, осетинский, кабардинский и другие языки, была поставлена на сценах театров Башкортостана, Татарстана, Турции, Иордании, Сирии и других.

На сентябрь 2014 года, за 49 лет сценической жизни, ставился более 1300 раз. В течение первого года он показывался более ста раз, и каждый раз при полном аншлаге. Газета «Советская культура» писала, что это уникальный случай непрерывных аншлагов, сравнимый лишь с гоголевским «Ревизором».

Спектакль ставили режиссёры Пётр Харлип, лауреаты Государственной премии РСФСР имени К. Станиславского Мималт Солцаев и Руслан Хакишев, народный артист Чеченской Республики, лауреат Фонда возрождения и развития чеченской культуры Бай-Али Вахидов.

Литература

• Хамидов А-Х. Х. Бож-Iела: пьеса. — Грозный: Чечено-Ингушское книжное издательство, 1967.
• Мальсагов А. У., Туркаев Х. В. [books.google.ru/books?id=kHHzHAAACAAJ&dq=%D0%BC%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%B0%D0%B3%D0%BE%D0%B2+%D1%82%D1%83%D1%80%D0%BA%D0%B0%D0%B5%D0%B2&hl=ru&sa=X&ei=eX26VPT-EqT7ygO-moKQBA&redir_esc=y Писатели советской Чечено-Ингушетии]. — Грозный: Чечено-Ингушское книжное издательство, 1969. — 146 с.

Ссылки

• Бетиева Малика. [www.mkchr.com/main.mhtml?Part=29&PubID=225 Восхождение «Бож-Али»]. Министерство культуры Чеченской Республики (27 октября 2008). Проверено 16 января 2015.
• [checheninfo.ru/16432-bozh-ali-propisalsya-kumykom.html «Бож-Али» прописался кумыком]. Информационное агентство «Чечен-Инфо» (2 февраля 2013). Проверено 16 января 2015.
• Абалаева Малика. [vesti95.ru/news/снова-рукоплещем-бож-али.html Снова рукоплещем «Бож-Али»!]. Вести Республики (28 ноября 2013). Проверено 16 января 2015.
• Чабханова Лиза. [grozny.tv/news.php?id=4260 Со спектакля «Бож-Али» открылся новый сезон драмтеатра им. Ханпаши Нурадилова]. Чеченская государственная телерадиокомпания «Грозный» (15 сентября 2014). Проверено 16 января 2015.
• [www.grozny-inform.ru/main.mhtml?Part=26&PubID=47054 Чеченский театр вновь порадует легендарной комедией «Бож-Али»]. Информационное агентство «Грозный-Информ» (11 ноября 2013). Проверено 16 января 2015.
• Фёдорова Зинаида. [stolicaplus.ru/kultura/4070-chechenskij-teatr-nachinaet-novyj-sezon.html Чеченский театр начинает новый сезон]. Столица+ (19 сентября 2014). Проверено 16 января 2015.
• Берсанукаева Хеди. [www.nana-journal.ru/states/culture/537-the-national-theatre-is-the-school-of-native-language.html Национальный театр — школа родного языка]. Журнал Нана. Проверено 16 января 2015.
• [youtube.com/watch?v=i-_nPm1SjC0 Спектакль Бож-Али] на YouTube

Театр   Чечня

Отрывок, характеризующий Бож-Али

Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.