Бойко, Степан Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Бойко.
Степан Григорьевич Бойко
Награды и премии:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Степан Григорьевич Бойко (род. 14 января 1924 года, село Козиевка, Коростышевский район, Житомирская область, УССР, СССР[1]) — советский партийный работник, первый секретарь Червоноармейского и Ружинского райкомов КПСС (Житомирская область), Герой Социалистического Труда (22 декабря 1977 года).

Участник Великой Отечественной войны. В годы оккупации Украины входил в антифашистское комсомольско-молодёжное подполье. Полковник в отставке.





Биография

Родился 14 января 1924 года в крестьянской семье в с. Козиевка Коростышевского района Житомирской области.

Родители: отец — Григорий Фёдорович, мать — Ярина Прокопьевна, крестьяне-бедняки, а с 1933 года колхозники.

Женат на Марии Фёдоровне Загладе (девичья фамилия) — медицинской сестре. В супружестве прожили 68 лет. Родили и воспитали троих дочерей — Галину, Людмилу, Зинаиду.

До войны окончил два курса Житомирского техникума плодоовощеводства.

После войны два года работал в Коростышевском райземотделе агрономом — плановиком.

В 1948 году окончил Житомирский сельскохозяйственный техникум и работал в Червоноармейском районе Житомирской области агрономом, главным агрономом, заведующим Червоноармейского райземотдела, начальником районного управления сельского хозяйства и заготовок, секретарём райкома партии по зоне МТС, директором МТС. Вторым секретарём райкома, председателем колхоза — тридцатитысячником. В 1956 году заочно закончил Житомирский сельскохозяйственный институт. 17 лет перед выходом на пенсию работал первым секретарём райкома в двух районах — Червоноармейском и Ружинском в Житомирской области.

Избирался депутатом Верховного Совета Украинской ССР десятого созыва (1980—1985 годов), делегатом XXV съезда КПСС, делегатом XXIV съезда КП Украины, избирался депутатом областного совета и множество раз — районных советов депутатов трудящихся. С 1967 года и по настоящее время — член областного комитета компартии. Более 15 лет — член бюро обкома. После выхода на пенсию работал: заместителем начальника АПО «Укрхмель», в областном управлении охраны природы; первым заместителем председателя областного совета ветеранов на общественных началах.

Великая Отечественная война

Участник антифашистского комсомольско-молодёжного подполья в годы оккупации (1942—1943) Участвовал в боях за Житомир в ноябре 1943 года, рядовым кавалеристом Первого гвардейского кавалерийского корпуса генерала Баранова, Первого Украинского Фронта.

В наступательной операции «Багратион» по освобождению Белоруссии и Прибалтики от немецких захватчиков участвовал наводчиком 82 мм батальонного миномёта в составе 11-той гвардейской армии генерала Галицкого 3-го Белорусского Фронта начиная с 4-х часовой артподготовки по прорыву обороны противника на рассвете 23-го июня 1944 года и до её завершения.

С миномётным стволом на плечах прошёл с боями всю Белоруссию, от Орши до Гродно; Литву до границы Восточной Пруссии. Форсировал реки Березину и Неман. В составе 18-той гвардейской стрелковой дивизии одними из первых перешли государственную границу с Германией. В тех боях на границе было получено первое ранение. После излечения во фронтовом госпитале легко раненых, участвовал в оборонительных, а затем, в наступательных боях Восточно-Прусской операции от Сувалок вплоть до Кенигсберга. Принимал участие в ночном штурме Инстенбурга (Черняховска), где потерял многих своих фронтовых друзей.

В феврале 1945 года под Кенигсбергом получил тяжёлое ранение. Лечился в эвакогоспитале в г. Костроме, где и застала его Победа.

Творчество

Написано 16 книг — воспоминаний (в рукописях). Из них издано 8. Только последняя «Родина» есть чисто биографической историей семьи. Остальные — публицистика общественно-социального звучания.

  • «Нам дороги эти позабыть нельзя» (Воспоминания о войне) — 2001 год;
  • «Крамольные мысли вслух» (Отрывки из дневника) — 2002 год;
  • «Председатель колхоза — практика высокой пробы» (Воспоминания) — 2007 год;
  • «Откровенно и вслух» — продолжение книги «Крамольные мысли вслух» — о контрреволюционном перевороте и развале Великой страны — 2007 год;
  • «С огня да в полымя» (Записки секретаря Червоноармейского райкома) — 2008 год;
  • «С Полесья в Лесостепь» (Записки секретаря Ружинского райкома):

книга первая — 2009 год;
книга вторая — 2009 год;

  • «Родына» (в переводе с украинского языка — «Семейство») — 2010 год.

В настоящее время ведется работа над созданием двух книг:

  • «Записки секретаря Ружинского райкома» — раздел «Секретарский стиль», книга третья.
  • «История 68-летней супружеской жизни Степана и Марии Бойко» под романтическим названием «Ты и я, я и ты», фото-книга.

Все книги издавались за счёт автора, небольшими тиражами, но достаточными, чтобы подарить их всем библиотекам тех районов, где работал, областному Краеведческому музею и музеям учебных заведений, в которых учился.

Награды

За войну

Трудовые

Юбилейные и памятные

Напишите отзыв о статье "Бойко, Степан Григорьевич"

Примечания

  1. ↑ ныне село Козиевка, Коростышевский район, Житомирская область, Украина

Ссылки

  •  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=16185 Бойко, Степан Григорьевич]. Сайт «Герои Страны».
  • [www.zazhitomir.info/index.php?module=stati&articles=414 «За Житомир!» — День По­беды — груст­ный празд­ник…]
  • [www.bolembax.com.ua/index.php?option=com_content&view=category&layout=blog&id=10&Itemid=24 Великолугівська земля]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Бойко, Степан Григорьевич

«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бойко,_Степан_Григорьевич&oldid=80314695»