Бокль, Генри Томас
Поделись знанием:
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
| Генри Томас Бокль | |
| англ. Henry Thomas Buckle | |
 Бокль в 1857 году. | |
| Род деятельности: |
Английский историк, автор «Истории цивилизации в Англии». Также известен как шахматист. |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Генри Томас Бокль (англ. Henry Thomas Buckle, 24 ноября 1821 — 29 мая 1862) — английский историк, автор «Истории цивилизации в Англии». Также известен как шахматист.
Биография
Генри Томас Бокль родился 24 ноября 1821 в городе Ли (графство Кент)[1], в семье богатого лондонского купца.
Духовным развитием и воспитанием своим Бокль всецело обязан матери: она была женщина очень религиозная, но никому не навязывала своих убеждений; юноша очень любил слушать, как мать читала Библию. Вера в прогресс, в истину и любовь к поэзии была внушена Боклю его матерью. Любовь к чтению зародилась в нем после знакомства с произведением «Тысяча и одна ночь». Любимым его занятием было читать вслух Уильяма Шекспира. От отца Бокль унаследовал любовь к политике и блестящую память[2].
Здоровьем Бокль не отличался и потому и не мог долго оставаться в школе. Его рано отдали в школу в Кенглиш-Тоне, где он достиг больших успехов. Когда в 14 лет он получил первую премию за математику, отец спросил, какой награды желает сын; мальчик просил позволения оставить школу и самому заняться своим образованием. Отец согласился[2].
Всю жизнь писал монументальную «Историю цивилизации в Англии» об истории умственного развития в своей стране и не только. Сперва он хотел написать полную историю человеческой цивилизации и только впоследствии, видя неисполнимость такого плана при существующих материалах, ограничился Британией[2].
В 1840 году отец умер, и Б. остался с матерью. Об уважении к ней свидетельствует посвящение первого и второго тома его книги: первый том посвящён ей, второй — её памяти. Смерть отца сделала Б. владетелем большого состояния, которое он употребил главным образом на покупку книг и составил себе обширную библиотеку. Окруженный книгами, Б. готовил свою историю и твердо держал данное себе слово ничего не печатать, пока нельзя будет начать издание главного труда его жизни[2].
В 1858 году умерла его мать, и, чтобы поправить своё душевное здоровье, историк отправился в путешествие по святым местам, но по дороге заболел тифом, от чего и умер в Дамаске. В предсмертном бреду он постоянно повторял: «Книга! моя книга! я никогда не кончу моей книги!»[2].
На его могиле, на мраморном памятнике вырезаны старинные арабские стихи:
- «Написанное слово надолго переживает писавшего его;
- Писавший покоится в земле, а произведения его живут»[2].
Взгляды
Разделял идеи зарождавшейся социологии, позитивизма, географического детерминизма.
Избранные труды
- публикации на русском языке
- Бокль Г. Т. Влияние женщины на успехи знания : [Речь, произнесенная в Королевск. ин-те в пятницу 19-го марта 1858 г.] / Пер. с англ. С. Буйницкого. — СПб.: А. Буйницкий, 1864. — 54 с.
- / Пер. Г. Думшина. — СПб.: тип. Н. Тиблена и К°, 1864. — 32 с.
- / Пер. с англ. М. А. Лазаревой. — 2-е изд. — М.: типо-лит. т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1890. — 49 с.
- / Пер. с англ. М. А. Лазаревой. — 3-е изд. — СПб.: В. И. Губинский, 1896. — 56 с.
- Бокль Г. Т. Женщина и её влияние на мужчин = The influence of women on the progress of knowledge / Пер. Вортеп. — СПб.: А. Ф. Сухова, 1901. — 32 с.
- . — 2-е изд. — СПб.: электропеч. Я. Левенштейн, 1903. — 40 с.
- Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии / Пер. А. Н. Буйницкого и Ф. Н. Ненарокомова. — СПб.: Лермантов и К° : тип. Ю. А. Бокрама, 1862—1864. — Т. 1 (Ч. 1, 2), 2. — 575+122+52 с.
- переиздания в 1866 и 1874—1875 гг.
- Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии / Пер. А. Н. Буйницкого. — СПб.: Ф. Павленков, 1895. — Т. 1, 2. — 528 с.
- переиздания в 1896 и 1906 гг.
- Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии / Пер. К. Бестужева-Рюмина. — СПб.: Н. Тиблен, 1863—1864. — Т. 1, 2. — 694+510 с.
- . — 2-е изд., испр. — СПб.: Тиблен и Пантелеев, 1864—1865. — 700+536 с.
- . — 3-е изд. — СПб.; М.: М. О. Вольф, 1873.
- Бокль Г. Т. История цивилизаций. История цивилизации в Англии. — М.: Мысль, 2000—2002. — Т. 1, 2. — 461+509 с. — 5000 экз. — ISBN 5-244-00770-X. ISBN 5-244-01006-9
- Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии / В попул. изложении О. К. Нотовича. — СПб.: Рус. худож. тип. И. Гольдберга, 1876. — 196 с.
- Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии/ В попул. изложении О. К. Нотовича. Второе издание - СПб.: Тип. газ. "Новости", 1895. - 196 с.
- Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии.. — 16-е изд. — СПб.: тип. газ. «Новости», 1899. — 196 с.
- Бокль Г. Т. Этюды : С биогр. и фотогр. изящным портр. авт. / Пер. с англ. под ред. П. Н. Ткачева. — СПб.: Ю. Луканин и К°, 1867. — 239 с. — (Содерж.: 1. Генри Томас Бокль. (Биогр. очерк). 2. Милль о свободе. 3. Письмо к издателю «Traser's Magazine». 4. Письмо к одному джентльмену по поводу дела Пулэ. 5. Влияние женщин на успехи знания. 6. Примечание П. Н. Ткачева к статье «Влияние женщин на успехи знания»).
Напишите отзыв о статье "Бокль, Генри Томас"
Примечания
Литература
- Говоров И. Генри Томас Бокль. — [СПб.]: тип. Имп. Акад. наук, 1865. — 22 с. — (Из № 306 «Спб. вед.» 1854 г.).
- Гусев А. Ф. Нравственность как условие истинной цивилизации и специальный предмет науки : Разбор теории Бокля. — М.: Унив. тип., 1874. — 157 с. — (Отт. из «Православ. обозрение». — 1874).
- Соловьев Е. А. Г. Т. Бокль, его жизнь и научная деятельность : Биогр. очерк. — СПб.: тип. т-ва «Обществ. польза», 1895. — 80 с. — (Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека Флорентия Павленкова).
Ссылки
- Бокль, Генри-Томас // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Бокль Генри Томас // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- [citaty.su/genri-tomas-bokl-citaty-i-aforizmy Цитаты и афоризмы Генри Бокля]. Цитаты и афоризмы. Проверено 18 октября 2013.
Отрывок, характеризующий Бокль, Генри Томас
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
