Бончев, Стефан
| Стефан Бончев | |
| болг. Стефан Бончев | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
21 февраля 1947 (77 лет) |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: |
кафедра геологии и палеонтологии Софийского университета |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
автор первых геологических карт Болгарии |
Стефан Бончев Иванов (болг. Стефан Бончев Иванов; 17 (30 января) 1870, Габрово — 21 февраля 1947, София) — болгарский геолог[1][2].
Биография
Родился в Габрово 17 января (30 по новому стилю) 1870 года. Окончил Апрельскую гимназию, затем поступил университет Женевы на факультет естественных наук и окончил его в 1891 году, работал преподавателем в городе Хасково. Изучая хасковский край, Бончев написал свою первую научную работу и составил геологическую карту, которую представил на Пловдивской ярмарке. Благодаря этой работе он сумел получить стипендию для обучения в Цюрихе и Мюнхене по специальности «тектоника». После обучения пытался стать ассистентом в Софийском университете, но не сумел это сделать и до 1919 года работал преподавателем. В 1920 году избран профессором кафедры геологии и палеонтологии Софийского университета, руководил ею до 1940 года. Вёл курсы «Общая геология», «Историческая геология», «Источники и минеральные залежи», «Залежи руды», «Геология Болгарии».
Бончев исследовал западную часть Старой планины и Искарское ущелье. Откры Свогский антрацитный угольный бассейн. В 1930 году стал инициатором серии геологических исследований в Болгарии, начал создавать геологическую карту Болгарии в масштабе 1:126 000. Основал Болгарское геологическое общество[3]. В целом Бончев сыграл большую роль в развитии болгарской геологии и методах её преподавании, подготовив ряд квалифицированных специалистов.
Скончался 21 февраля 1947 в Софии. Его сын Еким стал также известным геологом.
Талант преподавателя
Бончев был известен не только как учёный, но и как преподаватель, подготовивший достаточно квалифицированных специалистов благодаря способности найти подход к каждому из учеников. Значительную роль в подготовке самого Бончева как преподавателя сыграла Апрельская гимназия города Габрово, за время обучения в которой он получил большую часть среднего образования и сформировал основу своего характера. В своих воспоминаниях он описал следующий случай из своей жизни[4]:
Начертательная геометрия не преподаётся сегодня, но я многое в этом плане усвоил от габровского жителя Васила Карагёзова. Я был одним из самых сильных учеников в этой дисциплине. В конце года в преддверии ежегодных экзаменов я учил всё до глубокой ночи, потому что не хотел себя опозорить. Утром с тяжёлой головой и, возможно, с опухшими от бессонницы и изнурённости глазами я явился на экзамен. Мне была дана задача, которая действительно являлась одной из самых сложных, но не выходила за пределы моего образования. Но со мной случилось что-то неожиданное: в ушах барабанило, перед глазами словно появилась темнота и покраснение, я был ошеломлён, и задача мне показалась как неприступная вершина. Я откровенно сказал: «Господин учитель, я не могу решить такую задачу». Но вместо того, чтобы разозлиться и поставить единицу или двойку, то есть — «завалить меня», господин Карагёзов подошёл ко мне, положил руку на плечо, спокойно на меня посмотрел и важно произнёс: «Ты ошибаешься, я уверен, что ты можешь и более сложную задачу решить, но вижу, что ты смущён — только когда я говорю, что ты не можешь решить, тогда и ты имеешь право это говорить. Давай, выйди прогуляйся и возвращайся, когда отдохнёшь». Я сделал так, как он сказал, и через полчаса вернулся в класс. Господин Карагёзов дал мне решить эту задачу. Я решил её очень легко, он дал мне вторую — я справился и с ней. Дал мне и третью — ещё сложнее, и я также её решил, как и все другие. «Вот видишь, ты не из тех, кто не знает и не может, ты просто переутомился». Тогда я ему рассказал, что вечером очень много учил. «Возьми себе за правило — готовься к экзамену как следует, но вечером перед экзаменом ничего не повторяй, чтобы твой мозг отдохнул и отсортировал то, что ты давно усвоил. Если ты будешь так делать, то никогда не запутаешься», — так он сказал. Совет моего любезного учителя я усвоил и с тех пор неуклонно применял его. Более того: этот совет я давал сотням и тысячам моих учеников, и все, кто ему следовали, были очень довольны и благодарили меня неоднократно за это. Пусть это моё воспоминание послужит в качестве награды, хоть и недостаточной, господину Карагёзову, который на экзамене проявил себя как хороший преподаватель и человек в отношении ко мне.
Оригинальный текст (болг.)Дескриптивна геометрия ни преподаваше сегашния, отъ мене в много отношения уважаванъ габровски гражданин Василъ Карагьозовъ. Бяхъ един от силните ученици по тоя предметъ. Накрая на годината, въ навечерието на годишния изпитъ, учих до подиръ среднощъ, понеже не исках да се посрамя. Сутринта съ тежка глава и вероятно съ подути отъ безсъние и изнуреностъ очи се явихъ на изпитъ. Дадената ми за решение задача, наистина беше една отъ най-сложните, но все пакъ не извънъ силите ми. Обаче с мене стана нещо неочаквано: ушите ми писнаха, пред очите ми някакъ потъмня и сетне почервеня, азъ се слисахъ, задачата ми се видя нищо като недостъпна планина и аз съвсем откровено казахъ: „Г-не учителю, не мога да реша тая задача.” Вместо да ми се разсърди и пише единица или двойка, т.е. „да ме скъса”, г-нъ Карагьозовъ се приближи до мене, сложи ръка на рамото ми, погледна ме кротко и издълбоко каза: „Какво думашъ, това не е вярно, азъ съм сигуръ, че ти и по-мъчна задача можешъ да решишъ, но виждамъ, че си смутенъ – само кога ти кажа азъ, че не можешъ, тогава ще имашъ право да говоришъ това. Хайде, излезъ навънка се поразходи малко и като се разведришъ, ела.” Направихъ както ми каза и след половин час влязохъ въ класа. Г-нъ Карагьозов ми даде същата задача. Решихъ я веднага съ най-голяма леснота, даде ми и друга – и нея също. Даде ми и трета – още по мъчна, и нея решихъ тъй добре, какато и другите. „Е видиш ли, че не си от тия, които не знаят и не могат, само, че си преуморенъ.” Аз тогава му разказахъ, че в надвечерието съмъ много училъ. ”Имай го занапредъ за правило, готви се пакъ тъй усилено, но в надвечерието на изпита никога да не учишъ – оставяй тогава мозъка ти да почине и да подреди знанията, които дотогава си усвоилъ. Ако правишъ така, никога няма да бъркашъ, каза той. Съвета на моя любезенъ учителъ азъ напълно усвоихъ и отсетне неуклонно практикувахъ. Нещо повече: същия съветъ съмъ давалъ на стотици и хиляди мои ученици и всички, които са го изпълнявали, са били много доволни, па и неведнъж отсетне са ми изказвали благодарностите си. Нека тоя мой споменъ послужи като отплата, макаръ и крайно недостатъчна, къмъ г-нъ Карагьозовъ, който на изпита се показа такъвъ добъръ педагогъ и човекъ къмъ мене.”[5].
Напишите отзыв о статье "Бончев, Стефан"
Примечания
- ↑ Бончев, Стефан в Кратка българска енциклопедия, том 1, издателство на БАН, София, 1964, стр. 271
- ↑ Алманах на Софийския университет 1888-1928, Кратка история на университета с животописни и книгописни сведения за преподавателите и асистентите от основаването на висшето училище насам, София: Университетска библиотека № 91, 1929, сс. стр. 238-240
- ↑ [www.bgd.bg/ABOUT_&_HISTORY/about_&_history_BG.htm История на Българското геологическо дружество]
- ↑ Орфография оригинала приведена без изменений
- ↑ "Юбилеен сборник по случай 25-та годишнина от първия випуск на Габровската Априловска гимназия", П-в, 1900 г., с.37
Библиография
- Васил Цанков, "Спомени за професор Стефан Бончев" в Спомени за Софийския университет, том 1, Университетско издателство "Климент Охридски", София: 1988, стр. 243-247.
- Иван Борисов, Бележити български геолози, Народна просвета, София: 1981, стр. 25-31.
Ссылки
- [worldcat.org/identities/lccn-no2002-35215 Сочинения Стефана Бончева в библиотеке WorldCat Catalog] (болг.)
Отрывок, характеризующий Бончев, Стефан
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
