Виборасо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Виборасо или второе кордобасо (исп. Viborazo — segundo Cordobazo) — волнения в аргентинском городе Кордова, начавшиеся 12 марта 1971 г. против диктатуры Роберто Марсело Левингстона. Своё название «второе кордобасо» получило от восстания 29 мая 1969 года.





История

Тяжёлое социально-экономическое положение, череда сменяющих друг друга репрессивных военных правительств вызвали подъём в стране демократического движения. Центром антидиктаторских выступлений стала промышленная Кордова — второй по величине город страны[1]. После разгрома «кордобасо» в городе в 1970-м неоднократно происходили волнения. В том же году военные свергли Онганиа. Приход к власти генерала Левингстона практически ничего не изменил, и, 12 марта 1971 в Кордове вновь вспыхнуло восстание[2]. В городе начались баррикадные бои, для подавления которых Левингстон отправил армейские части. Это вызвало взрыв возмущения в стране, в результате чего Левингстон был смещен с поста президента[2]. Несмотря на поражение «виборасо», уже на следующий год в Кордове прошли ещё 9 всеобщих забастовок[3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Виборасо"

Примечания

Литература


Отрывок, характеризующий Виборасо

«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.