Винсент, Стронг

Стронг Винсент
англ. Strong Vincent
Дата рождения	17 июня 1837(1837-06-17)
Место рождения	Уотерфорд, Пенсильвания
Дата смерти	7 июля 1863(1863-07-07) (26 лет)
Место смерти	Геттисберг, Пенсильвания
Принадлежность	США США
Годы службы	1861–1863
Звание	бригадный генерал (посмертно)
Сражения/войны	Гражданская война в США Сражение при Геинс-Милл Битва при Фредериксберге Битва при Геттисберге Сражение за Литл-Раунд-Топ

Стронг Винсент (англ. Strong Vincent, 17 июня 1837 — 7 июля 1863) — американский юрист, участник Гражданской войны в США. Командовал бригадой Потомакской армии, которая обороняла высоту Литл-Раунд-Топ во время битвы при Геттисберге. Был ранен в этом бою и умер через неделю.

Ранние годы

Винсент родился в пенсильванском Уотерфорде (округ Эри), в семье железопромышленника Бетеля Бойда Винсента и Сары Энн Стронг. В 1843 году семья переехала в Эри и Винсент поступил в Академию Эри. В 14 лет он работал на фабрике своего отца, сначала шесть месяцев в мастерских, а затем в офисе фабрики. В поисках научного образования он оставил Эри в 17 лет и отправился в Хартворд (Коннектикут), где поступил в Тринити-Колледж. Здесь он познакомился с Элизабет Картер, своей будущей женой. Из-за неё он ввязался в драку и был исключён из академии. Винсент поступил в Гарвардский Колледж, который окончил в 1859 году.

Винсент вернулся в Эри и стал юристом, обучаясь у адвоката Уильяма Лэйна. В 1860 он получил лицензию юриста и начал практику, став партнером Лэйна.

Когда началась война, он вступил в армию добровольцем, а за несколько дней до отбытия из Эри женился на Элизабет Картер.

Гражданская война

Когда началась война, Винсент вступил в Пенсильванское Ополчение в звании первого лейтенанта. 14 сентября 1861 года он стал подполковником 83-го Пенсильванского полка, а в июне 1863 года стал полковником. Полк участвовал в Семидневной битве, где в сражении при Гэйнс-Милл погиб его полковник, и Винсент принял командование полком. На Вирджинском полуострове он заболел малярией и был отправлен в отпуск по болезни до декабря 1862 года. Вернувшись в армию, он участвовал в сражении при Фредериксберге.

20 мая 1863 года он стал командиром 3-й бригады 1-й Дивизии V корпуса Потомакской армии, сменив полковника Томаса Стоктона, который покинул эту должность 18 мая, чтобы заняться набором добровольцев в Теннесси.

Когда началась геттисбергская кампания, бригада Винсента состояла из четырёх пехотных полков:

• 20-й Мэнский: полковник Джошуа Чемберлен
• 16-й Мичиганский: подполковник Норвал Уэлч
• 44-й Нью-Йоркский: полковник Джеймс Райс, подполковник Фриман Конер
• 83-й Пенсильванский: кап. Орфеус Вудвард

Винсент прибыл к Геттисбергу днём 2 июля, на второй день сражения. Его бригада была первой бригадой дивизии Бэрнса, пришедшей на поле боя. В это время Говернор Уоррен обнаружил не занятую войсками высоту Литл-Раунд-Топ и послал лейтенанта Рональда Маккензи в штаб III корпуса с просьбой прислать на высоту бригаду. Командование III корпуса отказало, и тогда Маккензи отправился к командованию V корпуса, и вскоре нашел генерала Сайкса. Бэрнс приказал Винсенту отправить свою бригаду на Литл-Раунд-Топ. В воспоминаниях рядового Оливера Нортона, знаменосца бригады Винсента, присутствует другой вариант этой сцены:

Винсент спросил Макензи: «Капитан, какие у вас приказы?»

Капитан ответил: «Где генерал Бэрнс?»

«Какие у вас приказы? Покажите мне ваши приказы».

«Генерал Сайкс велел мне передать генералу Бэрнсу, чтобы тот послал одну из своих бригад занять вон тот холм»

Винсент сказал: «Я под свою ответственность пошлю туда свою бригаду».

Винсент тут же приказал Джеймсу Райсу, полковнику 44-го Нью-Йоркского полка, вести бригаду на холм, а сам помчался к холму вместе со знаменосцем. Они поднялись на холм с южной стороны и Винсент, спешившись, тщательно изучил всю высоту. Он определил, что наибольшая опасность угрожает холму со стороны Биг-Раунд-Топ и седловины, что террасы на южном склоне удобны для размещения пехоты, и что северный склон пока прикрыт корпусом Сиклса. Каменный отрог на южной стороне холма был удобной позицией для флангового полка, а остальные можно было растянуть на север сколько возможно, стараясь состыковаться с крайними левыми полками корпуса Сиклса.

Первым на высоту пришёл 20-й Мэнский полк полковника Джошуа Чемберлена. Винсент велел ему занять отгор высоты на левом фланге. Впоследствии это место назовут «отрог Винсента» (Vincent's Spur или Vincent's Ridge). Винсент показал Чемберлену удерживать эту позицию при любых обстоятельствах. «Вы поняли? — повторил он, — держите эту позицию любой ценой!». Остальные полки бригады встали правее 20-го Мэнского в том порядке, в котором они стояли в колонне на марше. 83-й Пенсильванский встал правее и ниже, почти у подножия холма со стороны седловины. 44-й Нью-Йоркский Винсент решил поставить на правом фланге, но полковник Райс сказал, что во всех сражениях его полк стоял около 83-го, и тогда Винсент велел поставить на фланге 16-й Мичиганский полк. Таким образом, 83-й Пенсильванский и 44-й Нью-Йоркский оказались в центре его линии. В то же время Винсент послал капитана Эугена Нэша на разведку к горе Биг-Раунд-Топ, а рота В 20-го Мэнского полка была отправлена вперёд в стрелковую цепь.

Перваы атака алабамской бригады Эвандера Лоу пришлась на центр бригады Винсента, затем последовали атаки на фланги - на позиции 20-го Мэнского слева и на позиции 16-го Мичиганского справа. В этот момент в рядах 16-го Мичиганского произошло некоторое недоразумение. «Мы стояли на этой позиции примерно полчаса, — писал Уэлч в рапорте, — пока кто-то (вероятно, генерал Уид или генерал-майор Сайкс) крикнул с вершины холма отступать ближе к вершине, где можно занять менее открытую позицию». Этот приказ (если это был действительно приказ) расстроил ряды полка. Знаменосцы стали отходить назад. Уэлч писал, что лишь несколько человек последовали за ними, но реально ушло 45 человек, почти треть всего полка. Винсент бросился лично навести порядок: он схватил хлыст, подарок своей жены, вскочил с ним на валун и крикнул «Не уступайте им ни дюйма!» и в этот момент получил ранение в бедро. Командование бригадой принял полковник Райс.

Винсента доставили в госпиталь на ближайшей ферме. Ранение оказалось смертельным и он умер через пять дней. Его похоронили на кладбище Эри-Семетери в Эри.

Память

В память Винсента установлен памятник на мемориале 83-го Пенсильванского полка на высоте Литл-Раунд-Топ а в 1997 году была установлена статуя у библиотеки в Эри (на ней он изображён с хлыстом в руке). Шпага Винсента (Model 1850 Staff and Field Officers sword) хранится в Вашингтоне в Национальном Музее Американской истории. Винсент с хлыстом на позиции мичиганского полка изображён на картине Дона Трояни «Don't Give An Inch».

В кино

В фильме «Геттисберг» роль Винсента сыграл Максвелл Колфилд.

Литература

• Norton, Oliver W. Army Letters 1861-1865. Dayton, OH: Morningside, 1990. OCLC 24611059.
• Pfanz, Harry. Gettysburg, The second day. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1987. — 601 p. — ISBN 080781749x.
• Sears, Stephen W. Gettysburg. — Boston: Houghton Mifflin, 1987. — 622 p. — ISBN 0-395-86761-4.

Ссылки

• [www.thelatinlibrary.com/chron/civilwarnotes/vincent.html Strong Vincent (1837—1863)]
• [eriehalloffame.com/nominees/Vincent2.asp Brig General. Strong Vincent — Erie Hall of Fame]
• [polyticks.com/Hole/2k/maine20/vincent.htm Vincent's Ridge]

Отрывок, характеризующий Винсент, Стронг

– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,