Всё в прошлом
| |
| Василий Максимов | |
| Всё в прошлом. 1889 | |
| Холст, масло. 72 × 93,5 см | |
| Государственная Третьяковская галерея, Москва | |
«Всё в прошлом» — картина русского художника Василия Максимова (1844—1911), написанная в 1889 году. Она является частью собрания Государственной Третьяковской галереи. Размер картины — 72 × 93,5 см[1][2].
Содержание
История
С 1863 года Василий Максимов учился в Академии художеств в Петербурге, а в 1866 году переехал в деревню Шубино, расположенную в Корчевском уезде Тверской губернии, где работал учителем рисования в имении графов Голенищевых-Кутузовых[1][3]. По словам его дочери Ариадны Максимовой-Скалозубовой, именно там в 1866 году у Василия Максимова «…зародилась мысль о картине „Всё в прошлом“, которую он вынашивал почти 30 лет»[1].
В 1880-е годы семья Максимовых получила в наследство от тёщи художника небольшую усадьбу Любша, которая находилась на берегу реки Волхов. Сад этой усадьбы и послужил декорацией для картины, задуманной много лет назад, а прототипом барского дома стал соседний дом, принадлежавший помещице Богдановой. Первый эскиз к этой картине появился в 1885 году, а в последующие два года Максимов был занят обустройством усадьбы, где также расположилась его мастерская[4].
В письме к Илье Остроухову Максимов так рассказывал о создании этой картины[1][4]:
|
Дом и весь пейзаж мною сочинены были раньше, чем я обработал фигуры, [над] поворотами которых я долгонько мозговал и додумался только уже в самой картине, обрабатывая её углём. Костюм весь и вся обстановка были у меня в запасе, как наследие моей тёщи, франтихи профессорши сороковых годов. | 
|
Картина «Всё в прошлом» была закончена в 1889 году и представлена на 17-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок («передвижников»), проходившей в Петербурге и Москве. В том же 1889 году картина была приобретена у автора Павлом Третьяковым[1].
После написания картины «Всё в прошлом» у Максимова более не было произведений такого уровня. Чтобы свести концы с концами, он многократно повторял эту картину, которая всё ещё пользовалась популярностью — всего было написано более 40 авторских повторений[5].
Описание
На переднем плане изображены две пожилые женщины — барыня и её служанка-наперсница. Они расположились у порога флигеля, а основное здание усадьбы находится на заднем плане — в запущенном состоянии, с заколоченными окнами. В качестве барыни Максимову позировала его невестка Варвара (жена его брата Алексея)[4].
Барыня сидит в кресле с задумчивым видом, с полузакрытыми глазами. По-видимому, она вспоминает что-то из своей прошлой жизни. Она одета в бархатную тальму, отделанную мехом. В опущенной руке она держит лорнет. Под её ноги подложена подушка, рядом с которой примостился спаниель[4].
Служанка расположилась на приступке, рядом с самоваром. Она сосредоточенно вяжет чулок. Контраст между двумя женщинами подчёркивается чашками, из которых они пьют чай — изящная фарфоровая чашка с позолотой у барыни, и массивная кружка у служанки, которая стоит на ступеньке рядом с ней[4].
Отзывы
Критик Владимир Стасов писал в 1889 году по поводу этой картины Максимова в статье «Наши передвижники нынче»[4]:
|
|
Это тема, чудесно взятая и чудесно переданная… Максимов не потух и не стушевался. В нём ещё добрый запас ощущения русской жизни. |
|
Художник Яков Минченков так писал о Максимове в своих «Воспоминаниях о передвижниках»[1][6]:
|
|
Наибольшую популярность в обществе получила его картина «Всё в прошлом». И надо согласиться, что картина глубоко прочувствована и передаёт определенную эпоху. В угасающей старой помещице, доживающей последние дни свои в бедной крестьянской обстановке, прекрасно выражено воспоминание о прежней широкой и роскошной помещичьей жизни… К сожалению, картина эта явилась лебединой песнью в творчестве Василия Максимовича. |
|
Напишите отзыв о статье "Всё в прошлом"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Государственная Третьяковская галерея — каталог собрания / Я. В. Брук, Л. И. Иовлева. — Москва: Красная площадь, 2001. — Т. 4: Живопись второй половины XIX века, книга 1, А—М. — С. 418 и 422—423. — 528 с. — ISBN 5-900743-56-X.
- ↑ [www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/2613 Максимов Василий Максимович — Все в прошлом] (HTML). Государственная Третьяковская галерея, www.tretyakovgallery.ru. Проверено 12 сентября 2014.
- ↑ Искусство. Современная иллюстрированная энциклопедия / А. П. Горкин (гл. ред.). — Москва: Росмэн, 2007. — Т. 3 (Л—П). — С. 54—55. — 296 с. — ISBN 978-5-353-02798-0.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 В. Максимов. — Москва: Де Агостини, 2011. — Т. 47. — С. 14—19. — 32 с. — (50 художников — шедевры русской живописи).
- ↑ [vsdn.ru/authorcolumn/439.htm Двадцать девятого января родился русский художник-передвижник, мастер жанровой живописи Василий Максимович Максимов] (HTML). (По книге Р. П. Алдониной «Василий Максимов», серия «Мастера живописи. Русские художники»)). Государственная Третьяковская галерея, www.tretyakovgallery.ru. Проверено 13 сентября 2014.
- ↑ Я. Д. Минченков. Воспоминания о передвижниках. — Ленинград: Художник РСФСР, 1965 (5-е издание).
Ссылки
- [www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/2613 «Всё в прошлом»] в базе данных Третьяковской галереи
- [www.art-catalog.ru/picture.php?id_picture=8200 Максимов Василий Максимович — Всё в прошлом. 1889] (HTML). www.art-catalog.ru. Проверено 12 сентября 2014.
Отрывок, характеризующий Всё в прошлом
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
