Гаванский университет

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гаванский университет
(UH)
Оригинальное название

Universidad de La Habana

Год основания

1728

Ректор

Густаво Кобрейро Суарес

Студенты

6000

Расположение

Гавана, Куба

Сайт

[www.uh.cu cu]

Координаты: 23°08′03″ с. ш. 82°22′55″ з. д. / 23.1343028° с. ш. 82.3820333° з. д. / 23.1343028; -82.3820333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=23.1343028&mlon=-82.3820333&zoom=17 (O)] (Я)К:Учебные заведения, основанные в 1728 году

Гаванский университет, сокращённо UH (исп. Universidad de La Habana) — один из ведущих вузов Кубы. Расположен в Гаване, в престижном районе Ведадо. Университет был основан в 1728 году и стал одним из первых подобных учреждений в Западном полушарии. Сегодня в UH насчитывается 14 факультетов, на которых обучаются 60 тыс. студентов.





История

Первоначально университет имел религиозную направленность и носил название Real y Pontificia Universidad de San Gerónimo de la Habana, что в переводе с испанского означает Королевский и Папский университет Святого Иеронима. В XVIII веке всем подобным заведениям, которые создавались при участии испанцев, надлежало получить разрешение монарха или папы римского, поэтому в названиях университетов появлялись приставки Королевский или Папский. Разрешение на открытие Гаванского университета дали король Филипп V и папа Иннокентий XIII.

В 1842 году университет изменил свой статус и стал предоставлять своим студентам светское образование. Сначала название было изменено на Real y Literaria Universidad de La Habana — Королевский и Литературный университет, а позднее на Национальный университет.

Сначала университет находился в Старой Гаване в районе Вилла-де-Сан-Кристобаль, а 1 мая 1902 года он переехал в новое здание, которое располагалось в районе Ведадо. Торжественность и величественность строению придают его большие размеры, а также архитектурные элементы, выполненные в стиле неоклассицизма. Интерьеры университета, созданные Армандо Менокалем, украшают семь фресок, которые символизируют медицину, искусство, мышление, гуманитарные науки, литературу и право.

Перед главным входом установлена бронзовая статуя Альма-матер. Автором фигуры, созданной в 1919 году, является художник Марио Корбел, а моделью выступала Феличиана «Чана» Виллалон, 16-летняя дочь профессора аналитической математики Гаванского университета Хосе Рамона Виллалон Санчеса. «Чана» вышла замуж за дальнего родственника Армандо Менокаля — Хуана Мануэля Менокаля, профессора права. У последнего, когда тот преподавал в университете, обучался будущий глава Кубинской революции — Фидель Кастро. Внучка «Чаны» и Хуана Мануэля Менокаля, Мария Роса Менокаль сегодня является известной писательницей, также она занимает должность директора Гуманитарного центра Йеля.

В 1952 году к власти на Кубе пришёл Фульхенсио Батиста, и университет стал центром антиправительственных протестов. В ответ на это генерал закрыл учебное заведение. Лишь в 1959 году новый глава государства Фидель Кастро вновь открыл университет.

Структура

В Гаванском университете насчитывается 16 факультетов. Обучение проводится по 25 различным специальностям, а количество студентов равно 6 тыс. человек.

Факультеты:

  • Биологический;
  • Фармацевтики и пищевых продуктов;
  • Физический;
  • Географический;
  • Математики и компьютерных наук;
  • Психологический;
  • Химический;
  • Искусств и литературы;
  • Коммуникаций;
  • Права;
  • Философии и истории;
  • Экономический;
  • Туризма;
  • Бухгалтерского учёта и финансов.

Также Гаванский университет предоставляет возможность дистанционного обучения.

Известные преподаватели и студенты

Студенты

Преподаватели

  • Юсниер Виера — профессор численного анализа факультета математики и информатики (2005—2007), кубино-американский математик, феноменальный счётчик, мировой рекордсмен в области устного календарного исчисления.

Почётные доктора наук

Напишите отзыв о статье "Гаванский университет"

Ссылки

  • [www.uh.cu Официальный сайт Гаванского университета]

Отрывок, характеризующий Гаванский университет

– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.