Глинка, Яков Васильевич

Я́ков Васи́льевич Гли́нка (1870, Житомир — 1950, Ульяновск) — начальник канцелярии Государственной думы, сенатор, мемуарист, после революции 1917 года — художник.

Биография

Родился в 1870 году, в Житомире, в старинной дворянской семье. Сын тайного советника Василия Матвеевича Глинки.

В 1895 году окончил юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета и поступил на службу в Государственную канцелярию. С 1905 года — старший делопроизводитель отделения законов Государственной канцелярии.

В 1906 году откомандирован для ведения делопроизводства в открывающуюся I Государственную Думу. После роспусков I и II Дум возглавлял временные канцелярии Дум, обрабатывавшие накопленную документацию между созывами. Один из инициаторов организации Канцелярии Государственной Думы как самостоятельного государственного учреждения.

После учреждения Канцелярии в июле 1908 года — начальник отделения Общего собрания (одного из трех отделений). Фактически Я. В. Глинка выполнял роль советника и ассистента всех председателей III и IV Дум; готовил всю информацию, необходимую председателям; во время собраний Думы сидел непосредственно за спиной председателя и обеспечивал его всеми необходимыми сведениями. Глинка сумел установить доверительные отношения с председателями Думы А. И. Гучковым и М. В. Родзянко, что позволило ему оказывать малозаметное снаружи, но достаточно существенное влияние на деятельность Думы.

Инициатор (совместно с А. А. Клоповым) и автор составленной в марте 1916 года записки для императора Николая II, призывавшей к введению ответственного перед Думой министерства. Записка, под авторством А. А. Клопова, была представлена императору в октябре 1916.

После Февральской революции, 2 марта 1917 года, назначен управляющим делами Временного комитета Государственной Думы. После фактического прекращения работы Думы и всех её учреждений, с 1 мая 1917 года — сенатор Первого департамента Сената.

После Октябрьской революции переезжает в Житомир. Нанявшись землекопом на строительство местного театра, Глинка поступает затем работать в театр и постепенно становится театральным художником. С 1938 года до смерти в 1950 году — художник Ульяновского драматического театра.

Литературная деятельность

Автор дневника «Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906—1917» (М., Новое литературное обозрение, 2001.). Книга, написанная не для публикации, представляет собой ценный исторический источник, раскрывающий механизм функционирования Думы, полный интересных закулисных подробностей и ярко обрисовывающий характеры думских деятелей.

Отрывок, характеризующий Глинка, Яков Васильевич

– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.