Грейнерт, Карл Александрович
Карл Александрович Грейнерт | |
Основные сведения | |
---|---|
Страна | |
Дата рождения | |
Место рождения | |
Дата смерти | |
Место смерти | |
Работы и достижения | |
Учёба: | |
Работал в городах | |
Архитектурный стиль | |
Важнейшие постройки |
особняк М. А. Тарасова, павильоны выставки на Ходынском поле |
Карл Александрович Грейнерт (1877, Санкт-Петербург — 1942, Астрахань) — русский и советский архитектор и преподаватель. Мастер неоклассицизма.
Содержание
Биография
Родился в 1877 году в Санкт-Петербурге[1]. В 1894—1900 годах учился в Императорской Академию художеств; окончил обучение с присвоением звания классного художника-архитектора а проект «Гостиница-санаторий на юге». В начале 1900-х годов переехал в Москву. С 1905 года состоял преподавателем Строгановского художественно-промышленного училища; с 1906 года — 1-го Московского среднего строительно-технического училища и женских техническо-строительных курсов. Имел собственную строительную практику в Москве. В 1912 году разработал проект и совместно с В. В. Воейковым построил большинство павильонов ремесленной и фабрично-заводской выставки на Ходынском поле[2][3]. В 1918 году работал в Архитектурном бюро Строительного отдела Совета районных дум Москвы, затем — мастером в Архитектурно-художественной мастерской Моссовета[4]. В 1926 году состоял заместителем заведующего строительного отдела МОГЭС[2]. В конце 1920-х годов работал в строительном управлении Зернотреста[5]. Скончался в 1942 году в Астрахани[1].
Постройки в Москве
- 1906 — Женская гимназия М. Г. Брюхоненко, Столовый переулок, 10 (угловая часть)
- 1909—1910 — особняк М. А. Тарасова (совместно с М. Ф. Гейслером), Малый Ржевский переулок, 4/21 — Хлебный переулок, 21/4, стр. 1
- 1910 — доходный дом доктора Н. М. Кишкина с помещениями для водо- и электролечебниц, Большая Молчановка, 12
- 1911 — доходный дом Г. Э. Эберлинга, 1-й Басманный переулок, 6
- 1912 — ситуационный план и павильоны фабрично-заводской выставки (при участии В. В. Воейкова), Ходынское поле (не сохранились)
- 1912 — производство работ по установке памятника Александру III у Храма Христа Спасителя (не сохранился)
- 1914 — доходный дом У. М. Сарухановой, Новинский бульвар, 22
- 1915 — павильон «Олень» в парке «Сокольники» (руинирован)[6]
- 1926 — Анатомический корпус Московского университета, Моховая улица, 9 (во дворе)
Напишите отзыв о статье "Грейнерт, Карл Александрович"
Примечания
- ↑ 1 2 Казусь, 2009, с. 437.
- ↑ 1 2 Зодчие Москвы, 1998, с. 84.
- ↑ Лисовский В. Г. «Национальный стиль» в архитектуре России. — М.: Совпадение, 2000. — С. 326. — 415 с.
- ↑ Казусь, 2009, с. 35, 40.
- ↑ Казусь, 2009, с. 288.
- ↑ Баширова Е. С. [asm.rusk.ru/09/asm1/asm1_9.htm Прошлое и будущее Сокольников] // Архитектура и строительство Москвы. — 2009. — № 1.
Литература
- Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 84. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
- Казусь И. А. Советская архитектура 1920-х годов: организация проектирования. — Прогресс-Традиция, 2009. — 488 с. — ISBN 5-89826-291-1.
Отрывок, характеризующий Грейнерт, Карл Александрович
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.