Грифид ап Давид ап Тидир

Гри́фид ап Да́вид ап Ти́дир (валл. Gruffudd ap Dafydd ap Tudur) (расцвет творчества — ок. 1300 года) — валлийский поэт, живший в конце XIII века. Хронологически его время жизни и творчества приходится на переходный период между эпохой «Поэтов принцев» (Beirdd y Tywysogion) и «Поэтов благородных» (Beirdd yr Uchelwyr).

Биография

Всё, что известно об этом поэте, можно узнать из его стихов. В них он говорит, что его землёй был Англси, но также упоминает в этом качестве Карнарвоншир, помещая свой дом «над Кайрхином», римской крепостью на западном берегу Конуи. Действие одного из его произведений разворачивается в Абергвингрегине (кантрев Арллехвед, ныне северо-восток области Гуинет). Существуют указания и на то, что он странствовал в диоцезе Лланэлуи и в Денбишире.

То, что в его стихах упомнается «графство Арвонской крепости», то есть Карнарвоншир, показывает, что эти произведения были созданы после 1284 года (когда появилось это графство). В другом произведении сказано, что «[правлению] короля шёл 11-й год» (unfed flwyddyn ar ddeg oedd y brenin): королём может быть Эдуард I (11-й год его правления — 1283-й) или Эдуард II (тогда речь идёт о 1318 годе). В стихах упоминается Лливелин ап Грифид: Грифид называет его «господином, которого я потерял» (naf a gollais), что возможно, показывает, что Грифид был придворным поэтом этого правителя. Существенно, что одно из стихотворений Грифида адресовано неизвестной девушке, живущей в Абергвингрегине, где располагалась одна из резиденций Лливелина.

Источники

Наиболее ранние записи стихов Грифида находятся в Красной Книге из Хергеста (ок. 1400 года). Все более поздние версии восходят именно к этому источнику.

Стихи

Сохранилось всего пять стихотворений, приписываемых Грифиду ап Давиду ап Тидиру, но можно уверенно утверждать, что их больше. В большинстве своём это любовная лирика, за исключением одного религиозного стихотворения в размере аудл, посвященного святому Кедигу. В одном из стихотворений Грифид просит поклон у человека по имени Хивел, как-то связанного с Лланэлуи; это один из ранних примеров жанра «просительной песни» (cerdd gofyn). Оставшиеся три стихотворения — любовные. Одно из них написано в благодарность возлюбленной поэта, которая подарила ему свой пояс. Второе — жалоба «немой деве» (merch fud), которая отказывается выслушать поэта. Наконец, в третьем стихотворении Грифид признаётся в любви девушке из Абергвингрегина. Оно написано в форме диалога девушки и поэта. Это стихотворение особенно интересно упоминанием Лливелина Последнего в «прекрасном городе Абер[гвингрегин]е» в «главном коммоте Верхнего Арллехведа»: Грифид называет его «правителем, которого я потерял».

Литература

Издание стихов поэта, выполненное Давидом Джонстоном, содержится в книге:

• N.G. Costigan et al. (ред.), Gwaith Gruffudd ap Dafydd ap Tudur, Gwilym Ddu o Arfon, Trahaearn Brydydd Mawr ac Iorwerth Beli. Aberystwyth, 1995

Отрывок, характеризующий Грифид ап Давид ап Тидир

– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.